Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун

Ковер, устилавший пол самой большой комнаты, был весь покрыт пыльными следами — отпечатками ног грабителей. Повсюду валялись разорванные бумаги и пергаменты. Несколько подушек у стен уцелело, и Бехзад подвел к ним Аббаду с Маймуной, пригласив их садиться. Сельману он подал знак следовать за собой, и, оставив светильник женщинам, они оба вышли через другую дверь, плотно прикрыв ее за собой.

Оставшись с бабкой наедине, Маймуна взглянула на нее и увидела, что та еле дышит от усталости; покрывало на старухе было грязное, насквозь пропитанное потом, ей требовался немедленный отдых. «Хорошо бы, она сейчас заснула, — подумала Маймуна — и мне удалось бы поговорить с ним!» Девушка отвернулась от Аббады, решив не беспокоить ее разговорами, и вскоре заметила, что та привалилась к стенке и мучительно зевает, борясь с подступавшей дремотой. Маймуна встала и подтащила еще две подушки.

— Приляг, бабушка, отдохни!

Старая женщина повалилась на них, успев лишь пробормотать сквозь сон:

— Разбуди меня, когда придет Бехзад.

— Непременно разбужу, — пообещала Маймуна. Через несколько минут Аббада уже спала крепким сном.

Тени колыхались на стенах, они, словно огромные морские волны, укачивали Маймуну, успокаивали ее. Она следовала взором за их движением, размышляя, как лучше заговорить с любимым. Внезапный скрип открываемой двери заставил Маймуну вздрогнуть. Она обернулась. Перед ней стоял Бехзад. Он переоделся — сейчас на нем был легкий плащ и небольшая чалма. Следом за ним показался Сельман с мотыгой в руке. Бехзад подал ему знак удалиться, и слуга вышел, оставив хозяина наедине с Маймуной.

Девушка стояла перед Бехзадом, низко опустив голову, одолеваемая смущением и робостью. Он подошел к ней и положил руку ей на плечо.

— Садись, Маймуна, последняя дочь Бармекидов!

От неожиданности девушка вздрогнула: впервые Бехзад обнаружил, что ему известно не только ее истинное имя, но даже происхождение.

Молодой человек тем временем наклонился, взбил подушку и подвинул ее Маймуне со словами:

— Присядь же, о дочь Джафара!

Полное разоблачение застало Маймуну врасплох, она еще ниже склонила голову, чтобы скрыть вспыхнувших! на щеках румянец. Но куда больше девушка боялась упустить столь удобный для объяснения случай.

— Я слышу, ты называешь меня новым именем, — тихо начала она.

Бехзад подвинул себе другую подушку и уселся подле Маймуны.

— Я называю тебя твоим истинным именем — зря ты думаешь, что оно мне неведомо. Да будет милостив господь к Джафару и да воскресит его!

Маймуна подняла блестящие, полные любви глаза на своего милого.

— Ты веришь в воскресение мертвых в этой жизни? — прошептала она срывающимся голосом, стараясь за улыбкой скрыть свое смятение.

— Пусть не воскреснет его тело, но вечно будет жить память о нем! Твой отец не умер, Маймуна, ар-Рашид убил его бренное тело, но нет такого палача, который мог бы уничтожить светлую память о нем!

Слушая эти слова, Маймуна нервно теребила край своего рукава — ей было тягостно напоминание о гибели отца.

— Спасибо тебе, господин, за твою доброту к нам, — с трудом вымолвила она, едва сдерживая слезы. — Ведь только ты помог нам после казни отца избежать унизительной бедности.

Бехзад чувствовал глубокое сострадание к этой несчастной девушке, ему вдруг страстно захотелось сказать ей о том, как он любит ее, но он сдержался и только тихо произнес:

— Благодеяния Джафара изливались на всех людей. Нет такого человека — мусульманина или иноверца, кто не был бы ему чем-нибудь обязан. Какая же заслуга в том, если я плачу малую часть своего долга?

Маймуна ждала совсем других слов. Неужели сердце обманывает ее? Слезы выступили на ее глазах, и она постаралась незаметно смахнуть их. Но Бехзад увидел это, поймал ее руку.

— Что с тобою, почему ты плачешь? — впервые голос его задрожал.

Девушка только ниже опустила голову, ей показалось, что молния, вонзившись в руку, испепеляет теперь все тело.

— Мне очень грустно, господин! Не обращай внимания, это пройдет…

— Но что заставляет тебя так печалиться?

— Зачем спрашивать, ты же знаешь! Есть ли на свете существо несчастнее девушки-сироты, которая боится, что люди прознают, кто ее родители? Я, дочь Джафара Ибн Яхьи, осталась жить в этом мире — вот главная причина моего несчастья!

Маймуна выдернула было руку, но Бехзад вновь завладел ею и более не выпускал.

— Да, я несчастна, — продолжала Маймуна. — И могу ли я радоваться, когда я наконец все поняла сегодня вечером!..

Она умолкла и сквозь слезы взглянула на Бехзада. Он пристально глядел ей в глаза, казалось, не понимая, о чем она говорит. Глубокую нежность отражал его взгляд: разговор, который ведут глаза, всегда красноречивее слов. Ведь сказал же поэт:

Этот взгляд лучше всяких слов сказал Маймуне, что Бехзад ее любит, но теперь ей хотелось услышать это из его уст. Она отвела глаза в сторону и застыла, как молчаливое изваяние, украдкой поглядывая на бабку, но та спала глубоким сном.

— Ну, договаривай, Маймуна, — нарушил молчание Бехзад. — Что же ты поняла сегодня вечером?

— Мне тяжко вспоминать, избавь меня от этого! Не хочу отягощать тебя своими заботами, ведь у тебя столько других, куда более важных! Незачем знать тебе про глупые девичьи мечты!

— Поделись со мною, может быть, и я мечтаю о том же, — улыбнулся Бехзад.

Маймуна обрадовалась. Она подняла на него блестящие от слез глаза, полные любви и укора.

— Прости, господин, назойливость твоей ничтожной рабыни! Теперь я твердо знаю, что все мои надежды были тщетными. Избавь господь Бехзада, великого вождя, от тех переживаний, какие суждено было пережить мне. Ведь его дело — собирать своих сторонников, подымать на борьбу народ, потрясать основы государства! Откуда у него время обратить взгляд свой на такую девушку, как я? Он должен спешить на сражение с полчищами врагов. Разве важно для него, что творится в сердце бедной сироты?

Она выдернула свою руку и, закрыв лицо, разрыдалась. В сердце Бехзада вспыхнула огромная нежность, но он опять сдержал себя.

— Хочешь, я никуда не поеду? — мягко спросил он.

— О, как это было бы прекрасно! — вырвалось у Маймуны. — Но зачем мне такая жертва? Конечно, я хотела бы, чтобы ты отложил свой отъезд, если только не…

Речь ее внезапно оборвалась.

— В чем дело? — вскричал Бехзад. — Говори же!

Маймуне стало вдруг стыдно. Боже, до чего она дошла: хитростью выманивать признание в любви! Мучительно сжалось сердце: сейчас он все поймет и тогда ее надежды пойдут прахом! Да, ее на этот поступок толкает любовь, но это не оправдание! Довольно унижаться, она еще не утратила девичью гордость, сейчас все будет кончено!