Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун

— Ну не говорил ли я, что вы не блюдете своих интересов? — укоризненно сказал Бехзад. — Все усилия аль-Фадля Ибн Сахля пойдут прахом, если удастся коварный замысел этого тщеславного юнца аль-Амина и его советчиков. Подобно тому, как аль-Мансур основал свое государство на предательстве, убив Абу Муслима, а ар-Рашид спас свою власть, вероломно расправившись с Джафаром, так и этот юноша наносит теперь удар по усилиям аль-Фадля, хитростью лишив аль-Мамуна прав на престол!

— Это правда? — воскликнул старец.

— Чистая правда! — с усмешкой сказал Бехзад. — И пока вы здесь дремлете, перебьют всех его сподвижников! Что такое замыслы аль-Фадля, как не обычный политический расчет? Если их спешно не подкрепить действием, они утратят всякое значение. Аль-Фадлю Ибн Сахлю не помогут тогда ни перемена вероисповедания, ни близость к аль-Мамуну!

— Но ты достоверно знаешь, что аль-Мамуна лишили прав престолонаследника?

— Я не сплю подобно вам, — гордо отвечал Бехзад, — но бодрствую, охраняя наши интересы уже многие годы. У меня есть глаза и уши в халифском дворце. Мне известно каждое движение в доме аль-Амина, я знаю настроение черни и устремления знати. И я с полной уверенностью заявляю: аль-Амин лишил прав на престол брата своего аль-Мамуна, и бог знает, что еще за этим последует! Судьбами простого люда распоряжаются без его ведома, а ведь вы — цвет и гордость нашей отчизны. Вам не пристало отмалчиваться. Так скорей за дело!

Минуту все сидели в молчании, смущенно потупив глаза. Первым поднял голову старик.

— Раз тебе достоверно известно про аль-Мамуна, то дело принимает серьезный оборот, — тихо проговорил он. — Мы сможем помочь вам, только действуя с крайней осторожностью. Это должна быть борьба за веру, иначе простой народ не поднимешь. И надо начинать в Хорасане, а не здесь.

— Подготовить восстание там не составит большого труда, ведь Хорасан наш оплот, — согласился Бехзад. — И у нас уже есть вера, способная завоевать сердца простых людей. Пусть ваши зеленые кафтаны будут ее символом.

Собеседник понял намерение Бехзада использовать шиизм в борьбе за престол.

— Когда зеленый цвет станет цветом халифата, придя на смену черному цвету Аббасидов, тогда цель наша будет достигнута, — сказал он. — Но долго ли еще ждать?

— Даст бог, начнем с Хорасана, — там придется поработать мечами. А вы меж тем стойте на страже шиизма в Багдаде. Когда пробьет наш час, всем хватит дела! Вот он, наш истинный символ! — Бехзад простер руку в сторону ларца. — Обещаю положить в него еще одну голову! Увидев ее, вы поймете, что ваши труды и деньги не пропали даром, но были вложены в доброе дело! Братья, отомстим же за нашего прежнего вождя, великого мужа Абу Муслима, под черными знаменами которого родилось аббасидское государство! Из глубины могилы взывает он к вам: «Верните эту страну персам! Возродите в ней дух исконного шиизма, подло и коварно погубленный аль-Мансуром! И да окажутся тогда тираны на месте угнетенных!»

Весь во власти охвативших его чувств, Бехзад говорил пылко и увлеченно. На лбу его выступили капли пота. Люди, сидевшие перед ним, ощущали, как передается им его решимость и отвага. На мгновение показалось, что ожили вдруг древние развалины и пышный зал наполнился вельможами, военачальниками, солдатами… Кто этот говорящий? Не сам ли Хосров Ануширван обращается к ним со страстным призывом?

Конечно, они и прежде знали Бехзада, но кому могло прийти в голову, что этот персидский лекарь, хоть и не скрывающий своей неприязни к Аббасидам, вдруг окажется посланцем тайных хорасанских братств, которые поклялись отомстить арабским завоевателям? Среди них многочисленное сообщество хуррамитов рядилось в обличие религиозной секты, точно определить суть которой современники затруднялись. В большей степени оно, однако, напоминало политическую партию, используемую честолюбивыми вождями в борьбе за власть. В сообщество входили прежде всего люди, боготворившие не только Абу Муслима, но и все его семейство, в особенности дочь — Фатиму. Хуррамиты объявили ее святой и взывали к ней в своих молитвах.

Большую роль сыграли хуррамиты в истории ислама. Они боролись открыто, когда ощущали свою силу, а если слабели, то действовали тайно. Члены этого братства жили во всех городах халифата. Люди разных религиозных толков — мусульмане, последователи Заратустры [53], христиане, — все сообща боролись и помогали друг другу: персидская кровь словно роднила их.

Приверженцы хорасанских братств имелись и в Багдаде. Самые знатные из них, власть и деньги имущие, пришли сегодня сюда вместе с Бехзадом. Души их точила ненависть к халифам за убийство Абу Муслима, Джафара Бармекида и других соплеменников. На тайных сходках делились они своими замыслами, уповая на аль-Мамуна, который рано или поздно взойдет на престол. Мог ли кто предвидеть коварный ход аль-Амина, только что им совершенный?

Слова Бехзада подлили масла в огонь. Собеседники начали переговариваться шепотом.

— Мы останемся верны своей клятве, — сказал один из них, — и не пожалеем ни людей, ни денег во имя достижения нашей цели. Но нам нужно действовать осторожно.

— Я согласен, будьте осмотрительны, — сказал Бехзад. — Занимайтесь своими обычными делами. Но будьте наготове: когда наступит время, я сумею вас найти. — Он повернулся, поставил светильник рядом с ларцом и добавил: — Пора расходиться. Это последняя наша встреча. В следующий раз, надеюсь, мы встретимся открыто и в другом месте.

Все встали, отряхнули плащи и, закутавшись в них, направились к выходу. Бехзад тоже накинул плащ, задул светильник и, оставив его на обломке колонны, последовал за товарищами.

Зал погрузился в непроглядную тьму, Маймуна не могла больше сдерживаться, она сделала движение, порываясь вскочить, чтобы окликнуть Бехзада. Но Аббада удержала ее за руку и приказала молчать, пока не уйдут остальные. Через минуту она встала и жестом велела девушке следовать за собой, только как можно тише и осторожнее. Маймуна подчинилась и в молчании двинулась за бабкой. Ноги плохо слушались ее, нервная дрожь сотрясала все тело. Подойдя к выходу, они заметили, как заговорщики один за другим простились с Бехзадом, вскочили на лошадей и разъехались в разные стороны.

Оставшись в одиночестве, Бехзад направился к своему жеребцу и уже занес ногу в стремя, как вдруг услышал шорох шагов. Резко обернувшись, он различил две фигуры в женских одеждах.

— Кто здесь? — голос Бехзада звучал, как всегда, спокойно.

Маймуна бросилась к нему и повисла на его руке.

— Это я, Маймуна, а вот моя бабушка, Аббада!

Бехзад почувствовал, что девушка дрожит, и насторожился.