Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун

Аль-Мамун продолжал заниматься изучением мусульманского права и других наук и с нетерпением поджидал вестей от своего брата аль-Амина. И вот однажды в Хорасан прибыло посольство, которому было поручено сообщить аль-Мамуну о назначении нового престолонаследника — Мусы, чье имя теперь было велено упоминать при пятничных молебнах [58]. Кроме того, аль-Амин приглашал аль-Мамуна в Багдад под тем предлогом, что он соскучился по своему брату за время долгой разлуки. Аль-Мамун с подозрением отнесся к этому приглашению и послал за аль-Фадлем Ибн Сахлем, чтобы решить, что делать дальше. Тот явился в эмирский дворец, и они уединились для особого совета, на котором присутствовали правители окрестных областей. Возглавляли совет аль-Фадль и его брат аль-Хасан.

— Ко мне прибыло посольство от аль-Амина, — сообщил собравшимся аль-Мамун. — Брат требует, чтобы я признал его сына Мусу первым престолонаследником, и зовет меня к себе в гости.

— Требование аль-Амина признать его сына престолонаследником противоречит завещанию Харуна ар-Рашида, и пусть сам господь осудит это беззаконие! — выступив вперед, сказал аль-Фадль. — А что касается твоей поездки к брату, то ты волен поступать как тебе заблагорассудится. Однако кто поручится за твою безопасность? Это не только мое мнение, но и мнение всех жителей Хорасана. Можешь спросить об этом Хишама, одного из почтеннейших хорасанцев.

За Хишамом тотчас послали, и аль-Мамун попросил его высказать свое мнение.

— Ты должен поклясться нам, что не покинешь пределов Хорасана, — сказал Хишам. — А если ты уедешь, то не рассчитывай на нашу поддержку, пусть сам всевышний заботится о тебе. Если ты соберешься в путь, я буду удерживать тебя правой рукой, если ты отрубишь ее, буду удерживать левой. Если отрубишь левую руку, буду удерживать своим языком. А если снимешь мне голову, то, увы, это значит, что я исполнил свой долг!

Эти слова преисполнили сердце аль-Мамуна решимостью и придали ему сил.

— Таково мнение хорасанцев, — подтвердил аль-Фадль. — А они — твои родичи.

Позднее аль-Фадль Ибн Сахль распорядился более не упоминать имени аль-Амина во время пятничного молебна и прервал почтовое сообщение, чтобы еще более ухудшились отношения между братьями. Аль-Фадль пользовался у аль-Мамуна неограниченным доверием, и тот передал ему управление всеми делами и присвоил титул «мастера обоих искусств» [59], потому что визирь искусно владел и мечом, и пером.

Совет еще продолжался, когда появился слуга и сообщил, что прибыл Бехзад и просит принять его. Аль-Мамун спросил, кто это, и аль-Фадль сказал:

— Это придворный лекарь из вашего багдадского дворца.

Тогда аль-Мамун приказал:

— Пусть войдет лекарь из Багдада.

Бехзад вошел в залу, поздоровался и, когда аль-Мамун приказал ему сесть, опустился на ковер. Затем эмир осведомился, что происходит в Багдаде.

— Когда я уезжал, в Багдаде оплакивали добрых людей, — отвечал Бехзад. — А если эмир спрашивает меня о его семье, то я оставил их в добром здравии, однако…

— Что «однако»?

— Однако я не знаю, что может статься с ними теперь, после того как до меня дошли слухи о кознях лиходеев, преступивших клятву корысти ради. Трудно себе даже вообразить, что может произойти в столице. И если эмир соблаговолит пригласить семью приехать в Хорасан, это следует сделать немедленно.

— Ты правильно рассуждаешь, лекарь. Если господу будет угодно, я так и поступлю.

Бехзад постарался внушить эту идею аль-Мамуну, потому что страстно желал перевезти Маймуну в Мерв и тем самым оградить ее от врагов. Он не знал, — Сельман ничего не сообщил ему об этом, — что Маймуны уже нет в доме аль-Мамуна.

— А как поживает Умм Хабиба? — продолжал расспрашивать аль-Мамун.

— Я оставил ее полную сил и здоровья, только она очень скучает о своем отце.

При упоминании о дочери аль-Мамун улыбнулся, потому что горячо любил ее и восхищался ее умом и сообразительностью, развитыми не по летам. Он хорошо понимал, что после происшедших событий дальнейшее пребывание дочери в Багдаде чревато опасностью, и решил вызвать ее к себе. Он взглянул на аль-Фадля Ибн Сахля, сидевшего рядом, и спросил:

— Что ты думаешь о расположении светил? Благоприятствуют ли они тому, чтобы сегодня послать кого-нибудь в Багдад за моей семьей?

Аль-Фадль вынул из кармана маленькую золотую астролябию [60], с которой никогда не расставался, и, выглянув из дворцового окошка, произвел вычисления. Затем он сообщил:

— Можешь не опасаться, господин, и послать гонца сегодня же, но предпочтительнее это сделать завтра.

Аль-Мамун приказал своему слуге Науфалю отправляться в путь на следующий день, распорядившись, чтобы тот препроводил в Мерв весь его двор, а затем обратился к визирю:

— А что будем отвечать посольству?

— Последнее слово — за эмиром верующих. Но если мне будет позволено выразить свое мнение, то я скажу, что следует отправить посольство назад с письмом. Ведь ты здесь, среди своих родичей, можешь чувствовать себя в большей безопасности, нежели аль-Амин в Багдаде. Там все заискивают перед ним и лицемерят, помышляя лишь о выгоде. Напиши ему любезное письмо, скрой свои истинные намерения. Тем самым ты можешь снискать его расположение — в политике это самый надежный прием.

Аль-Мамун принял совет своего визиря и написал брату следующее письмо:

«Я получил послание от эмира верующих. Я — один из его наместников и помощников. Завещал мне отец наш, блаженной памяти Харун ар-Рашид, не покидать на произвол судьбы пограничную область, и я свято чту этот завет. Клянусь своей жизнью, что мое пребывание здесь приносит более пользы эмиру и всем мусульманам, нежели мое отсутствие. Я был бы безмерно счастлив лицезреть эмира верующих и своими глазами убедиться в том, что он благоденствует, но долг перед отечеством и господом нашим обязывает меня укреплять границы халифата и не позволяет покидать вверенные моему попечению земли».

Это письмо аль-Мамун велел вручить главе посольства.

Затем аль-Мамун поднялся. Присутствующие поняли, что им надлежит удалиться, и встали со своих мест. Бехзад более других желал окончания совета: ему не терпелось сообщить аль-Фадлю Ибн Сахлю слова своей матери о том, что персам следует оказывать помощь аль-Мамуну лишь в том случае, если он согласится передать трон после своей смерти кому-нибудь из Алидов.

Бехзад дождался, пока аль-Фадль отправится домой, и последовал за ним. Когда они остались одни, он похвалил удачную идею визиря, высказанную им на совете. Затем он протянул аль-Фадлю письмо Сельмана и попросил прочесть его.

Аль-Фадль развернул письмо, стал читать, но, не дочитав до конца, разразился смехом.