Александр Бармин - Руда

Когда очнулся, дьякон опять кричал: «Еще молимся». Неужели на одну минутку уснул? Но в окнах посветлело, и вокруг стояли люди, которых раньше не было. Ноги отогрелись, вот славно. Оглянулся — и увидел… полицейского.

Полицейский стоял на коленях, размашисто крестился и сгибался в земном поклоне. Форменная треуголка лежала на полу, у правого колена, кокардой вперед. Со страху Егору показалось, что это один из его конвоиров, потом разобрал — совсем не похож, лет на десять старше, без усов. Егор поскорее опустился на колени и принялся креститься и кланяться. При каждом поклоне упирался в пол руками, а колени отодвигал назад. Таким способом отъехал за спину полицейского и, вскочив, пробрался к выходу.

Туман поредел настолько, что прохожих видно издали. Показались черепичные крыши зданий и деревья с голыми ветвями.

На углу сидела нищенка, древняя старушка. Протянула Егору коричневую ладонь:

— Подай Христа ради, милостивец. Счастье тебе будет.

Егор остановился. Ночью, обшаривая карманы своего кафтана, нашел он три копейки, три серебряных крошечных, как рыбья чешуя, пластиночки. Это всё его достояние. На них он решил побывать в трактире или кабаке, где можно поесть и расспросить о дороге. Если б была четвертая копейка, купил бы на все кремень и огниво, без костра осенью — гибель. Но всё равно ведь три… В раздумье отошел несколько шагов… Э, нашел! Задрал полу кафтана, зубами отодрал из-за подкладки маленький сверточек — золото. Подбежал к нищенке, кинул ей на колени:

— На тебе! Не поминай лихом.

И припустил по улице.

Повстречал толпу матросов, посторонился, пропуская, и вдруг громко засмеялся.

— Рановато выпил, парень! — сказал, улыбнувшись, один из матросов.

— Кабаки еще закрыты, а ты сумел согреться! — поддержал другой и хлопнул Егора по плечу.

— Где тут кабак есть, братцы? — спросил Егор.

— Ступай в «Поцелуй», эвон вывеска.

Смеялся Егор потому, что вспомнил кривлянья Мохова, когда полицейские садились в повозку. Не только вспомнил, но и догадался, что они значили. Ну и корыстен этот каптенармус! Ведь это он выспрашивал Егора, не припрятано ли в избе золото. И под крышу показывал, и на половицы. Конопатку, поди, всю теперь вытеребил из стен, ищучи клад. Кабы знал, показать бы ему на землю у крыльца, то-то яму вырыл бы жадина!

Кабак «Поцелуй» стоял у моста, на берегу маленькой речки или канала. Перед дверьми человек семь грузчиков с рогульками за спиной дожидались открытия. Егор встал среди них. Заговорил с одним, но тот отвечал нехотя, свысока, и Егор умолк.

Когда двери открылись, Егор вошел последним. В кабаке пахло хлебом, сивухой, постным маслом. За стойкой кабатчик в поддевке разливал меркой вино в глиняные кружки. Перед Егором, не спрашивая, тоже поставил кружку.

— Мне вина не надо, — сказал Егор. — Поесть бы.

Кабатчик поводил по нему сонными глазами.

— Деньги.

Егор положил на стойку две копейки.

— Ты что, дальний? — спросил кабатчик, сбрасывая монетки в ящик.

— Пошто думаешь?

— Такие копейки давно не ходят. Раньше для них печатная кружка была, сдавали особо в казну. А теперь никто и не приносит.

— Давай назад, коли так.

Но кабатчик молча отрезал горбушку ржаного хлеба, выложил хвост соленой рыбины и пару луковиц. С этой едой Егор уселся за стол в уголке.

Ел как можно медленнее: надо было выглядеть человека, у которого безопасно расспросить про дорогу, а народу, кроме грузчиков, покамест не приходило.

Куда бежать? Домой всё-таки, — решил Егор. В Мельковке, правда, не жить: в Главном правлении скоро узнают про дело с золотом. Ну, там видно будет. Отсюда надо на Новгород выбираться, — вот первая забота.

В кабак несмело, согнувшись, вошел оборванец. Голодными глазами побегал по столам и по полу. К стойке не пошел, а вдоль столов. Собрал крошки — и в рот. Рыбьи головы торопливо спрятал за пазуху. Вот кого спросить не страшно — это свой.

— Садись, — сказал Егор, когда оборванец добрался до его конца стола. — Ничего, садись, ешь!

Подвинул хлеб, луковицу. С какой жадностью вцепился тот зубами в корку! Молодой парень, немного постарше Егора. Видать, вконец оголодал. Грязные волосы всклокочены, шапки нет. А как на нем рубаха держится, — понять нельзя: одни дыры, через которые видно посиневшее тело. Когда еда исчезла, Егор прямо спросил про новгородскую дорогу.

Оборванец ухмыльнулся и перешел на шопот:

— Рыбак рыбака, а?.. Нет тебе моего совета по новгородской дороге утекать, Редькина команда больно злобствует.

— Какая команда?

— Ты вовсе зеленый?.. Полковника Редькина, который нашего брата имает. Лес по обе стороны дороги повырубил, застав понаделал — куды-т ты против прежнего хуже стало.

— А из города как выйти?

— Кто сейчас из города пойдет? Всяк норовит к зиме сюда проскользнуть, да не всякий умеет.

— Нет, ты скажи, как уйти по новгородской дороге.

— По большой першпективе прямо, там у Фонтанки и застава.

— Так это в Петергоф!

— В Петергоф у Калинкина моста, а эта у гауптвахты.

— Я города совсем не знаю.

— Как тебе растолковать? Выйдем, покажу.

Пошли на улицу, стали у моста.

— Гляди теперь. Этот мост — Поцелуев, так же, что и кабак зовется. От него иди до Синего моста, что через Мью. Сваи там в берега бьют, увидишь. Перейдешь Мью, иди вдоль нее к Зеленому мосту, где большой пожар нынче был, Гостиный двор сгорел, приметное место. Тут тебе и Большая першпективная дорога. [41] Нынешний Невский проспект. Всё лесом по ней, версты две, но дорога хорошая, бревнами мощеная. Через Кривушу [42] Кривуша — теперь канал Грибоедова. еще мост попадется, а как увидишь царицу — конец города.

— Царицу? Чего ты говоришь?

— На воротах. А за ней сразу Фонтанка. На Фонтанке и застава, пашпорта глядят. На ночь мост поднимают.

— Научи, как через заставу пройти.

— Ты безбумажный?

— Ага.

— Попытай всё-таки через заставу. Не лезь сразу. Коли сегодня строго, придется тебе в лес податься и через Фонтанку переплыть. Влево не ходи: там за рекой Литейная слобода, людно. Всё понял?

— Погоди… Синий мост, Зеленый, большая дорога, по ней до царицы… Зачем царица? Какая?

— Не живая, конешно, а болван ейный. Сам увидишь, я бы тебя проводил, да вишь… — Он показал на свои лохмотья. — Вдвоем скорей сцапают. Слушай, нет у тебя пятака?

— Вот — копейка. Последняя.

Оборванец пытливо заглянул в глаза Егору — и поверил:

— Не возьму. Ладно. Ступай.

Всё оказалось так, как говорил оборванец. Синий мост выкрашен синей краской. Зеленый — зеленой. На реке Мье устраивали насыпную набережную. Тяжелые, окованные железом чурбаны падали на сваи под уханье работников. Кирпичные трубы уныло торчали среди головешек на месте Гостиного двора.