Александр Бармин - Руда

— А ну тебя! Добрая жена уж напричиталась бы вдосталь, а она зубы скалит, — будто ей каждый день такое счастье… Кузя, ты куда засобирался?

— Надо же Андрея Трифоныча довести.

— Зачем тогда приходить было? Сам ты слона хорошая! За Андреем я схожу. Отдыхай.

— Не найдешь, Егор.

— Калью я знаю, бывал. А найти Липка поможет. Айда, Липушка, — бери Кузин след и веди.

По-мансийски «каль» — «береза». Выходит: Калья — Березовая речка. И верно, березы тут много, но еще больше ивы, и живут тут водяные звери бобры, которые кормятся ивовой корой. Кальинское бобровое стадо считается у охотников манси заповедным. Бобры непуганные, и Егор не раз видал их за работой.

Слышно, как падает вода с бобровой плотины. После дождей воды в речке много, вода идет и с лотка и прямо через край. Хитроумные звери! — какую постройку возвели. Плотина им нужна, чтобы по глубокой воде сплавлять ивовые сучья от «порубки» к жилищам, чтобы вода покрывала нижние входы в норы. Запасы еды они держат под водой, — чтобы всегда были свежие ветки. Но почему они не расширили лоток-водослив? Они, говорят, умеют это делать.

Вот и бобровая «порубка»; на ней белеют свежие пеньки, лежат стволы, очищенные от сучьев, «распиленные» острыми зубами на части.

На воде и на берегу сегодня не видно ни одного бобра, не слышно шлепанья их широких хвостов. Липка вопросительно оглядывается на Егора.

— Это их Андрей, поди, распугал, — объяснил ей Егор. — Значит, близко он где-нибудь. Ищи Андрея, Липка!

Собака повела дальше, еще выше по течению Кальи. За протокой на песчаном бугре Егор увидел Андрея, — рудоискатель вытрясал дернины на хорошо знакомое Егору промывочное устройство. Изменился Андрей Трифоныч, сильно изменился! Постарел и подсох. Какой раньше богатырь был!.. Согнулся в спине, совсем белый стал… Сила-то, видать, еще осталась: вон как дернины кидает!

— Знаю, что ты ищешь, Андрей Трифоныч! — заговорил вместо приветствия Егор, подходя к Дробинину.

Рудоискатель быстро обернулся, выпрямился, приложил ладонь к уху. Он был заметно смущен неожиданным приходом Егора, которого, однако, узнал сразу:

— Никак Егор?.. А я тут пробу делаю. Смотрю, нет ли чего доброго в ваших местах. Железнячок должен быть подходящий…

— Да чего уж! Золото намываешь? Так ведь?

Дробинин строго посмотрел на Егора и промолчал.

— Я твой ученик, Андрей Трифоныч, твой, можно сказать, крестник. Смывкой ни одну руду не ищут, — только самородное золото да еще самоцветы.

— Врешь, оловянную руду тоже можно из песка мыть.

— Не знал. Оловянной я и в глаза еще не видывал.

— Ну, а… Ну, а золото?.. Находил?

— Два раза.

— Не в руде? Песошное?

— Да.

Дробинин задумался. Потом спросил подозрительно:

— Случаем, поди, натыкался?

— Конечно, первый раз случай помог. А как стал с ковшом ходить, — глаз наметался. Различаю всё-таки пески. Вот этот не стал бы мыть.

Он показал на работу Дробинина. Рудоискатель сердито качнул кустиками седых бровей.

— По каким приметам этот песок порочишь?

— Толком сказать еще не умею, больше чую. Какой-то он рыхлый, связи в нем мало. Золото, оно в глине вязнет. В шурфе на Сватье в богатый слой лопата не идет, гнется, — только названье, что песок: мясника [79] Мясника — тяжелая липкая глина. чистая. И еще примета: галечки здесь серые, как мутная вода, а надо, чтоб галечки были сжелта-белые и будто со ржавчиной, с такими пятнышками.

— Вот такие? — Андрей достал из кармана горсть камешков, выбрал из них два и показал Егору.

— Да, да, да!.. Такие — самая верная примета. Эти где взял, Андрей Трифоныч?

— Далеко отсюда, на Какве. Вода одолела, не дала до настоящего слоя дорыться.

— И здесь вода — главная беда. Аршина два углубился — уж не шурф, а колодец. А если до другого дня оставишь, — и не отчерпать. Вот мне ковш и помогал: им быстро пробу можно сделать, раз-раз — и видно, чего песок стоит.

— От кого про ковш узнал?

— Сам.

— Ишь ты.

Два рудоискателя, старый и молодой, в беседе забыли обо всем на свете, кроме руд. Потом они пошли смотреть выход медной сини. Это было почти по пути: крюку не больше пяти верст. Вечер застал их всё еще далеко от дома: на колчеданном месторождении, в споре о том, как лучше задать шурфы, чтобы подсечь руду в самом богатом месте.

— Андрей Трифоныч! — спохватился Егор: — Время позднее, надо бы домой итти, да до темноты не успеем. Давай уж, ино, костерок разводить. Здесь переночуем.

У огонька, поворачивая над углями рыжик на палочке, Егор вздохнул.

— Эх, дома пироги ждут!.. Прости дурака, Андрей Трифоныч! Чем бы сразу на отдых вести, я тебя по горам закружил.

— Чего там… дело привычное. После ка торги мне всё мило. Еще на волю не нарадовался. Лес вот взять — ровно бы и на Благодати те же сосны растут, а эти как-то приветнее.

— И мне так же было, когда я из Тагила утек, Век помнить буду. Да ведь, Андрей Трифоныч, — человек не медведь. Одной звериной воли ему мало: так бы все по лесам разбежались. Есть, видно, еще что-то, посильнее.

— Известно что.

— Что?

— Совесть.

— А верно… Вот ты, наприклад, Андрей Трифоныч. Давно мог себе волю достать: объявил бы в казну ту заповедную копь.

— Я что… Вот Кузьма пошел меня выручать, а ведь вместо того сам мог угодить на цепь. Или еще взять, — ревдинцы… Рассказывал тебе Кузьма про них?

— Нет, он разве что расскажет, такой чортушко!

— Первейший мастер в Ревде был. Жил, конечно, не богато, но с достатком, — и всё бросил, когда заводский народ восстал. Пошел вместе с народом бунтовать, права искать, попал в главные ответчики, кнутом его избили нещадно и в каторгу навечно отдали. За что воли лишился? За волю! Вот как оно оборачивается. И не пожалеет о том никогда, потому что в нем совесть жива.

— Так он и сейчас страдает на каторге?

— Ушел. Кузьма же ему и еще троим помог сбежать. С нами шли, потом свернули на Чусовую.

— Их бы сюда, здесь спокойно.

— Не хотят они покоя. Злоба у них большая на Демидова и господ дворян. Будут огонь раздувать…

— Какой огонь?

— Тот, что при Степане Разине пожаром горел.

В полдень на следующий день рудоискатели подходили к жилью на Вагране. Кузя поставил избушку так, что ее и поляну перед ней можно увидеть, только подойдя вплоть. Когда Егор с Андреем обогнули утесы, им открылась неожиданная картина: живая рощица оленьих рогов, груда тюков и манси, разгружавшие нарты.

— Еще гости! Походяшин приехал, — сразу догадался Егор.

Походяшин приехал незадолго до прихода рудоискателей — на полозьях по летней дороге — и как раз вручал Лизе свои подарки: утюг, ухват, две сковородки и большое зеркало, в котором сразу всё лицо видно. Знал, чем угодить, — отвыкшая от таких вещей хозяйка не сразу и вспомнила, для чего они служат, но, вспомнив, восхищалась искренне, по-детски.