Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

— Вы хотите, Юрий Владимирович (тогда они были еще на «вы»), чтобы с моим именем потомки связывали начало третьей мировой войны? Нет!

И Леонид Ильич Брежнев, тяжело поднявшись из плетеного кресла, больше ничего не сказав, покинул террасу.

…Нечто похожее на стон вырвалось у Юрия Владимировича сквозь плотно сжатые побелевшие губы. И опять появился озноб. Холодно.

«Глупец, глупец! Если бы он меня послушал тогда! Перевес в Европе был бы на нашей стороне. Можно было бы снова начинать во Франции и в Италии. А там…»

Решительно, торопливо постучали в дверь.

«Царевский».

— Входите, Илья Евгеньевич.

На лице первого помощника Председателя КГБ было беспокойство пополам с явным испугом:

— На связи Камарчук. У него для вас срочное сообщение. Перевести на ваш телефон?

Андропов резко поднялся, отбросив мохеровый плед.

— Я же сказал ему…— В голосе Главного Идеолога прорвалась ярость. Но он тут же взял себя в руки.— Я же сказал Василию Витальевичу: сам свяжусь с ним,— Теперь Андропов говорил спокойно, ровно и устало.— Он знает, что ему делать, от и до. Вот и пусть делает свое дело. Идите и так ему и передайте.

— Слушаюсь, Юрий Владимирович.— Царевский повернулся к двери.

— Постойте! — В голосе воздушного путешественника опять появились нотки если не ярости, то негодования.— Скажите товарищу Камарчуку, что от успешного завершения дела зависит его карьера. Ну… не в такой прямой форме. Найдите более… мягкую формулировку этой мысли.

— Будет сделано. Формулировку найду.

— Да! Илья Евгеньевич, когда нас принимают в Берлине?

Царевский взглянул на ручные часы.

— Сейчас одиннадцать десять. В Берлине расчетное время посадки двенадцать двадцать пять. То есть лететь еще один час пятнадцать минут.

— Хорошо, Илья Евгеньевич. Ступайте. Снимите с телефона Василия Витальевича. Он там, наверное, нервничает.

Царевский бесшумно исчез.

«Все. Собраться. Немцу я скажу третий тезис. Он плавно вытекает из второго. Собраться… А сейчас — принять горячий душ».

…Было без четверти тринадцать часов (время московское), когда десантный самолет с Андроповым и его спутниками на борту совершил посадку на засекреченном аэродроме той части Берлина, который был столицей Германской Демократической Республики. Это был правительственный аэродром.

В Берлине шел осенний, монотонный, беспросветный дождь. Спускаясь по трапу, Юрий Владимирович был неприятно удивлен, увидев солдат в парадной форме, замерших по команде «Смирно!» и готовых к ритуальному церемониальному прохождению.

«Черт бы побрал этого Эриха! Мне с ним придется шествовать мимо этих оловянных истуканов. Ведь договорено было: при встрече никаких протокольных хреновин. Не могут немцы без маршей, парадов, печатанья строевого шага. В крови, что ли?»

Над Андроповым стремительно распахнулся огромный черный зонт, громко щелкнув, и от этого звука Юрий Владимирович вздрогнул, екнуло сердце.

«Олухи! Наверняка этот идиотский зонт отечественного производства, по «спецзаказу».

Зато зонт наполовину закрыл толпу встречающих.

«И прекрасно! По крайней мере, не все эти рожи на виду».

По зонту над головой барабанил дождь.

Невидимый оркестр грянул воинственный марш.

«Или это их гимн? Скорее! Скорее покончить со всей этой суетой». Рукопожатия, заученные улыбки, краткие речи, какая-то сумятица и давка за спиной: «Господин Андропов, чем объясняются ваши встречи с лидерами трех стран? Какова причина?» («А пошел ты…») Откуда взялся этот кретинский плакат? «Пламенный привет от немецких рабочих верному ленинцу товарищу Андропову!»

«Господи! Сколько же кругом идиотов!»

— Расступитесь, товарищи! Расступитесь! Прошу, Юрий Владимирович!

…Вереница правительственных машин на бешеной скорости мчится по мокрым, серым улицам Восточного Берлина, естественно, в сопровождении мотоциклистов, периодически издающих пронзительные сирены.

«Хоть ума хватило не согнать трудящихся на улицы для торжественной встречи. И за то спасибо. Где же состоится моя беседа с Первым секретарем Социалистической единой партии Германии, Председателем Государственного совета и главой Германской Демократической Республики? А, все равно. Лишь бы скорее все это закончить.— И, прорвав волевую преграду, в сознании вспыхивает вопрос, написанный раскаленными красными буквами: — Что в Москве? Как там?… Скорее, скорее все закончить здесь и… Нет, сначала позвоню. Позвоню, когда вылетим из Берлина. Или нет… Когда приземлимся у себя».

…Машина сбавляет ход, кортеж черных лимузинов появляется на площади, абсолютно пустой, перед огромным помпезным, давящим своей каменной мощью зданием Центрального Комитета Социалистической единой партии Германии.

«Значит, он выбрал для аудиенции свой партийный кабинет. Что же, резонно».

Мраморные лестницы, пустые залы, аскетическая скромность интерьеров, безлюдье.

И наконец, огромный прохладный кабинет: письменный стол похож на теннисный корт; портреты вождей всех братских коммунистических партий.

— Прошу, товарищ Андропов. Вот мы и одни.

Правда, в кабинете присутствуют четверо — беседа идет через переводчиков, геноссе Эрих Хонеккер не знает русского языка, а если и знает, то «отшень, отшень плёхо»; во всяком случае, думает он по-немецки. И все-таки они одни. На переводчиков не стоит обращать внимания — они не люди, а живые механизмы, приспособленные для дела. И — только.

— Итак, мой друг Эрих…

У вождя одной половины немецкого народа округляются глаза: он впервые встречается с товарищем Андроповым. И потом… Раньше ни один высокий лидер Советского Союза не обращался к нему так неофициально, даже товарищ Брежнев.

«Ничего, ничего! — Андропов прямо смотрит в лицо собеседника и еле заметно улыбается.— Ты будешь моим другом. Или не будешь никем».

— Вот какие обстоятельства, мой друг Эрих, побудили меня прибыть к вам…

Далее все повторяется почти синхронно: здоровье Леонида Ильича («Да, да, увы, всех нас рано или поздно ждет пенсия»), ситуация в руководстве страной — тяжкая ноша власти, которую по просьбе товарищей из Политбюро он вынужден взвалить себе на плечи; критическое положение в советской экономике, нужно хотя бы два года стабилизации и внутри страны и…

— Нам абсолютно необходим период международного спокойствия,— вздыхает Юрий Владимирович.

И тут Эрих Хонеккер спрашивает с немецкой прямолинейностью:

— А как же Афганистан?

«Молодец, Эрих! Хороший вопрос. От него я и оттолкнусь — для главного тезиса».

— Поверьте мне: мы, может быть, больше всех заинтересованы в мирном разрешении афганской проблемы. Мы готовы пойти на уступки! Уточню: на почетные уступки. Они возможны при одном непременном условии: Афганистан должен остаться в сфере советского влияния. Будет достигнута такая договоренность с Западом — мы тут же начнем поэтапный вывод войск.