Дмитрий Дмитриев - Золотой век

Молча, наклонением головы, Серебряков поблагодарил всесильного Потемкина за радостное сообщение.

— Я надеюсь, вы забудете весь тот разговор, который несколько времени тому назад произошел между нами в крепости.

— Я уже забыл его, ваше превосходительство! — холодно отвечал Серебряков.

— Тем лучше. Надеюсь, этот разговор никогда не повторится?

— Я тоже надеюсь, генерал.

— Да, да. Это было мое маленькое увлечение.

— Вы ничего больше не имеете мне сказать, ваше превосходительство?

— Ничего. Впрочем, я не желал бы, чтобы вы смотрели на меня, как на вашего соперника, на вашего недруга.

— Прощайте, ваше превосходительство!

— Вы уже уходите?

— Ведь все, что надо было мне сказать, вы сказали, ваше превосходительство?

— Да, да, сказал. Наверное, от меня вы пойдете к своей невесте? Ведь так? Передайте княжне мое приветствие. Надеюсь, вы ни слова не скажете ей о разговоре, происшедшем между нами в крепости?

— Нет, не скажу, будьте спокойны, — несколько подумав, ответил Потемкину Серебряков.

— Даете мне честное слово?

— Даю…

— Спасибо, спасибо!

Потемкин протянул Серебрякову руку, которую Серебряков пожал, хотя и против своего желания.

Выйдя из роскошного помещения Потемкина, Серебряков остановился в нерешительности, куда ему направить свой путь: идти ли прямо в дом князя Полянского или прежде хотя немного привести себя в порядок.

Он имел странный вид. Волосы на голове у него отросли чуть ли не космами; к лицу его в течение долгого времени не прикасалась бритва, и он оброс густой, окладистой бородою. Как в волосах на голове, так и в бороде серебрились седые волосы.

Серебряков страшно похудел, осунулся и, несмотря на свои молодые годы, высматривал стариком.

Жизнь дала себя знать молодому офицеру и состарила его прежде времени.

Кроме того, Серебряков страшно обносился. Мундир его превратился чуть ли не в лохмотья, сапоги тоже.

Мог ли он явиться в таком виде в аристократический дом князя Полянского?

Он очутился в довольно неприглядном положении: без квартиры, без денег. У него были какие-то гроши, но этого хватило только на бритье и стрижку.

Близких знакомых у Серебрякова в Петербурге не было. Не к кому было идти, чтобы занять несколько рублей на то, чтобы хоть немного привести свой костюм в порядок.

Призадумался бедняга Серебряков: что делать, как быть, куда идти?

Судьба не баловала его и наложила на него свою тяжелую руку.

Побрел он в военную коллегию, надеясь, что там ему дадут на обмундировку…

Нельзя ему, гвардейскому офицеру, щеголять в рваном, засаленном мундире.

Но и тут неудача. День был табельный, и в канцелярии военной коллегии никого не находилось.

— Вот она — судьба-то лиходейка! Всюду за мной, так по следам моим и идет… Вот и на волю я, оправданный, да еще произведенный в следующий чин: капитан гвардии, в рваном мундиришке и без копейки в кармане, мало того — и без пристанища. Положим, пристанище-то я себе найду: в казармах с солдатами переночую, там покормят меня… Товарищи узнают, засмеют… Занять бы у кого-нибудь денег… Да как я Явлюсь в таком виде, кто мне поверит? Кто поверит, что я капитан гвардии? Ну, да и то сказать, до завтра как-нибудь проживу, за ночлег на постоялом дворе у меня есть чем заплатить. А завтра в военной коллегии мне дадут и диплом на звание, и денег. Тогда я смело явлюсь в дом князя Полянского и увижу княжну… А давно я не видал ее. Да и здесь ли она, может в Москву уехала… А есть страшно хочется, закусить в харчевне, денег на это хватит!

Так рассуждал Серебряков, идя по «Невской першпективе».

Хотя ни денег, ни пристанища не было у Серебрякова, однако на сердце было весело. Желанная свобода приносила ему это веселье!..

Стояла ранняя весна. Март был на исходе. Погода была теплая, ясная. Солнечные лучи давно согнали снег, и петербургские улицы были почти сухи. Только в садах да кое-где на улицах виднелись небольшие кучи почернелого снега.

День клонился к вечеру, и солнце скрылось за горизонтом.

Повеяло вечернею прохладой.

Как хорошо показалось Серебрякову на улицах Петербурга после душного каземата Шлиссельбургской крепости! Он вдыхал полной грудью весенний воздух и шел не спеша.

Да куда ему было спешить: казармы, со своим затхлым, пропитанным сыростью воздухом, не манили его. Он дошел до Адмиралтейства и сел отдохнуть на одну из скамеек, которые находились в только что разбитом сквере.

Серебряков не заметил, что за ним давно следит проходимец Михайло Волков.

Он подошел к скамье, на которой сидел Серебряков, и сел почти с ним рядом.

Волков не спеша вынул кисет, набил табаком маленькую трубку и посредством огнива закурил ее.

Покурив немного, он вынул трубку изо рта и, поднеся ее почти к самому лицу Серебрякова, сказал:

— Не желаете ли?

— Нет, не желаю! — отстраняя трубку и с удивлением посматривая на незнакомого ему человека, ответил Серебряков.

— Напрасно, табак — знатный, дорогой!..

— Я не курю…

— Не курите — другое дело, а я вот без этого зелья жить не могу, мне ни еды, ни питья не надо, а была бы трубка с добрым табаком…

— Привычка!..

— Да, привычка, обратившаяся в страсть… Доктора находят, что вредно курить, но я им не верю, я вообще не люблю ни в чем себе отказывать… Вы вот, небось, удивлены, что я ни с того ни с сего стал с вами разговаривать?..

— Я… нисколько…

— А хотите, вот я сейчас вас возьму да и удивлю, — проговорил Михайло Волков, не спуская своего проницательного взгляда с Серебрякова.

— Чем же вы меня удивите? — спросил его с улыбкой Серебряков.

Его стал интересовать Волков.

— А тем вот, вы не знаете, кто и что я, а я вот знаю, кто вы!..

— Вы меня знаете?

— Да, знаю.

— Может, но только вас я впервые вижу.

— И знаю, откуда вы вышли и где были…

— Ну, это едва ли вы знаете…

— Хотите скажу?

— Говорите!

— Вышли вы из Шлиссельбургской крепости и были у влиятельного человека Григория Александровича Потемкина!..

— Как!.. Как это вы могли знать? — с удивлением воскликнул Серебряков.

— Вот и удивились! — со смехом промолвил Волков. — А я могу удивить вас еще больше! — добавил он.

— Чем еще?

— А тем, я знаю, кого вы любите.

— Ну, уж это знать невозможно!

— Знаю: княжна-красотка сушит ваше сердце!..

— Послушайте, кто вы!?

Удивлению Серебрякова не было предела.

— Кто я? Такой же человек, как вы… только мой глаз далеко видит, мои уши далеко слышат…

— Вы… вы сыщик!..

— Фи!.. Что вы говорите, таким постыдным ремеслом я не занимаюсь!

— Так кто же?.. Кто вы?

— Прежде всего я дворянин, звать меня Михайлом, отца звали Николаем, а прозвище мое звериное — Волков, хотя на зверя я, как видите, нисколько не похожу!..