Дмитрий Дмитриев - Золотой век

Угроза такого отъявленного негодяя, каким был Волков, сильно подействовала на Потемкина. Ему бы не составило больших трудов стереть с лица земли, раздавить Волкова, но он этого не сделал из опасения, что роковая дуэль покойного князя Петра Михайловича Голицына может опять всплыть наружу, благодаря напечатанию об этом в гамбургских газетах.

«Что если напечатают, назовут меня участником в убийстве Голицына? Тогда все пропало… всему конец, и я погиб!.. Нет, до этого нельзя допускать… Надо принять меры к ограждению себя от этого подлеца Волкова… но как это сделать, как от него отделаться?.. Мне ничего не стоит упрятать его в тюрьму, даже в Сибирь… так бы я и сделал, если бы не проклятые гамбургские газеты. В тех газетах всякие пасквили охотно напечатают… Ну, князь Петр Михайлович, судьба мне мстит за тебя!.. Сколько мучительных часов пережил я с того времени, как ты упал бездыханным к моим ногам!.. Какую муку нравственную я перенес и переношу!.. Я кажусь покойным, веселым, а на душе у меня временем бывает мрачно, холодно… Говорят, тяжело тому жить на свете, у кого совесть нечиста… А Волкову придется дать денег, золотом заплатить за его молчание… Проживет он, подлец, эти деньги и опять ко мне… и так всегда. Это ужасно!» — говорил вслух сам с собою Григорий Александрович, поджидая поздним вечером к себе прихода Михаила Волкова, который и не замедлил прибыть в его роскошный дом-дворец.

Потемкин отдал приказ своим людям допустить его беспрепятственно, но все же доложить ему, когда придет Волков.

Дворецкий Потемкина при взгляде на Волкова, конечно, не узнал его, так как он был без бороды и без усов.

— Как об вас доложить прикажете его превосходительству? — окидывая недоверчивым взглядом Волкова, спросил у него дворецкий.

— Как угодно вашей милости, так и докладывайте. Пожалуй, скажи, что пожаловал его старый приятель! — насмешливо ответил ему Волков.

— Слушаю-с, — сквозь зубы промолвил дворецкий и пошел докладывать.

Михаил Волков вошел в кабинет Потемкина, озираясь по сторонам. Он опасался засады.

— Бери, и чтоб духа твоего не было! — такими словами встретил Григорий Александрович своего бывшего товарища по университету.

— Неласково встречать меня изволишь, ваше превосходительство!

— Вон, говорю!

— Дай хоть деньги пересчитать.

— Считай и убирайся!

Потемкин чуть не в лицо бросил ему деньги.

— Сейчас, не гони, ваше превосходительство! Уж больно ты возгордился! Смотри, не оступись.

— Слушай, Волков! Я даю тебе деньги с тем, чтобы больше с тобой на этом свете не встретиться. Если ты по своей наглости опять вздумаешь ко мне пожаловать за деньгами, в ту пору ты попадешь в каземат крепости и сгниешь там. Не думай, что я угрожаю тебе только. Свою угрозу я постараюсь выполнить! — грозно проговорил Потемкин.

— Не стращай, ваше превосходительство! Тебе ведомо, ведь я не из робких! И скупенек же ты, старый мой приятель! В былое время за тобой этого греха не водилось. К скупости еще присоединилась неблагодарность.

— Что такое?.. Неблагодарность, говоришь?.. Уж не тебя ли, отъявленного негодяя, мне благодарить?

— А то кого же! Знамо меня. Или мою услугу ни во что не ставишь, ваше превосходительство?

— Убийство ты называешь услугой?

— Для кого как! А через убийство мною князя Голицына я тем сделал тебе большую услугу, ваше превосходительство! Будь жив князь, разве ты был бы на такой высоте, на которой теперь стоишь? Я очистил тебе дорогу к почести, знатности, к богатству, а ты мною недоволен? Ох, государь мой милостивый, Григорий свет Александрович! Не плюй в колодец, не привелось бы тебе водицы той напиться. Кто знает, может, опять моя услуга потребуется.

— Никогда!

— Ох, генерал, не зарекайся, я не в тебя, опять готов тебе служить, разумеется, только не даром.

— Говорю, мне твоей услуги не надо, ‘убирайся.

— А хотел бы я тебе, Гришуха, удружить, и любушку твою сердечную к тебе приворожить.

— Что такое?.. Какую любушку?..

— Твою сердечную, княжью дочь — раскрасавицу.

— Как, разве ты знаешь? — меняясь в лице, с удивлением воскликнул Потемкин.

Он понял сразу, какие намеки делал ему Волков.

— Если говорю, так знаю.

— Кто тебе сказал? Как узнал ты?

— Я всезнайка: знаю, как ты увиваешься да уплясываешь около дочери князя Полянского, приехавшего из Москвы.

— Скажи мне, Волков, кто ты: человек или дьявол? Как ты мог проникнуть в тайник моей души?

— Говорю тебе: я всезнайка, колдун! Чего ж тебе еще надо, ваше превосходительство?

— Ты, может быть, заключаешь по тому, что я на балу, на который ты, не знаю как мог попасть, только, разумеется, без приглашения…

— Вот что верно, ваше превосходительство, то верно: приглашения я не получал, а на бале был. Уже очень мне захотелось посмотреть на тебя; много раз я у тебя был, да людишки твои не допускали. Вот я и ухитрился, чтоб на бал попасть.

— И на бале увидал меня, что я с княжной часто танцевал, и из этого заключил, что я в нее влюблен?

— Откуда б я ни узнал, тебе все равно, а если хочешь, чтоб я тебе помог, то заплати и жди успеха.

— В чем помог?

— Княжною завладеть.

— Ну, в этом едва ли ты мне поможешь.

— Помогу; знаешь, Григорий свет Александрович, что Волков есть за человек?

— Как не знать! Отъявленный негодяй, которому места не найдется и в Сибири.

— Ой-ой! Сибирь далеко — не поминай.

— Ее ты, приятель, не минуешь.

— Может быть, не отрекаюсь ни от тюрьмы, ни от сумы. Одну суму получил я от тебя, ваше превосходительство, и другую надеюсь от тебя скоро получить. Ты вот говоришь, что завладеть тебе княжною трудно, а Мишка Волков тебе поможет. Чего черт не сможет, то я сделаю. А хороша княжеская дочь! Куда как хороша! На что уж я, и то, кажись, жизнь свою бы отдал за одну ее ласку.

— А как ты сделаешь, как поможешь?

— Говорю: у меня приворотный корень есть.

— У княжны Полянской есть уже жених.

— А разве ты прочишь себя ей в женихи? Тебе, ваше превосходительство, не выгодно жениться, — нахально улыбаясь, промолвил Михайло Волков.

— Ах, какой ты гадкий, презренный человечишка!

— Не раз про то уж я слышал… Скажи что-нибудь новенькое.

— Изволь, скажу, — если ты сейчас не уйдешь, то я прикажу тебя выбросить, как паршивую собаку! — выходя из себя от гнева, крикнул Потемкин.

— Не больно грозно, ваше превосходительство!.. Уйду! смотри, жалеть бы не стал.

— Я жалею об одном, что не могу вот этим пистолетом размозжить тебе голову, проклятый! — снимая со стены пистолет, не сказал, а крикнул Григорий Александрович, взбешенный хладнокровием и нахальством Волкова.

— На то у тебя духа не хватит. Ну, прощай. Хотел было я помочь твоему сердечному амуру, — не хочешь — твое дело; была бы честь предложена! — проговорил спокойным голосом Михайло Волков и направился к двери.