Дмитрий Дмитриев - Золотой век

«Нет, нет! поступка со мною князя я так не оставлю!.. Я не потерплю, я дознаюсь и выведу наружу те интриги, которые кто-то против меня имеет. Князь упрекнул меня в любви к бабам и девкам молодым. Стало быть, об этом ему кто-нибудь сказал? Кто осмелился? Неужели кто из моих людишек! У-ух! если бы только мне проведать!.. Да нет, быть не может: князь не станет слушать болтовню людишек. Кто-нибудь другой позавидовал мне, наговорил на меня… А жалко! княжна для меня не так интересна, а миллион, который уплывает у меня из рук. Девичьей красотой меня не прельстишь, а вот что касается миллиона, об нем придется пожалеть мне! Я немножко пересолил. Не надо бы мне упоминать про амуры княжны с каким-то черноусым офицериком, о котором идет молва, что его князь припрятал далеконько. Гм! — отказ форменный! Никак не ожидал я такого афронта»!.

Таким размышлениям предавался граф Баратынский, сидя в экипаже и направляясь в свою подмосковную усадьбу.

А между тем князь Платон Алексеевич направился на половину княжен. Здесь он бывал очень редко: раза два-три в год, не более, — в именины своей сестры, а также и дочери, которым он приносил поздравления непременно в их комнатах.

— Брат! — каким это тебя ветром занесло? Вот удивил! — воскликнула княжна Ирина Алексеевна, широко раскрывая глаза от удивления.

— Где Наташа? — вместо ответа спросил князь Платон Алексеевич у сестры.

— А что такое? Разве что случилось?

— Да, случилось, любезная сестрица.

— Что? Что такое?

— Графа Баратынского я сейчас прогнал из дому.

— Что? Что ты говоришь?

— Графа, мол, Баратынского выгнал.

— Может ли быть?!

Удивлению доброй княжны не было предела.

— Что? рада?

— Братец! Милый!.. Да неужели правда?

— Правда, правда, милая сестрица.

— Брат! дозволь обнять тебя.

— Нет уж, сестра, пожалуйста, без этих нежностей, а лучше позови Наташу.

— Сейчас, сейчас!.. Натали!..

— Вы меня звали, тетя?.. Папа?! — удивилась и княжна Наташа, увидя своего отца.

— Я пришел тебя порадовать, Наташа. Ну, что же ты стоишь? — спрашивай: чем? — весело проговорил князь Платон Алексеевич.

— Чем, папа?

— Брат! не говори. Пусть Натали узнает… Узнай Натали, с чем пришел папа тебя поздравить.

— Я, право, тетя, не знаю.

— Твоему жениху, Наташа, графу Баратынскому, я сейчас отказал в твоей руке и данное мною слово взял назад. Надеюсь, ты не будешь меня расспрашивать: почему и для чего я так поступил?

— Нет, нет, милый, дорогой папа! я только буду вас благодарить сердечно!

У княжны Наташи дрогнул голос, и на красивом ее лице появились слезы. Она бросилась целовать у отца руки: кажется, ее счастию не было предела.

В этот день во всем княжеском доме была только одна радость. Князь сам был рад, что отделался от нареченного зятька и на радостях приказал своему камердинеру Григорию Наумовичу раздать всем дворовым по полтине серебра и угостить их вином и пивом.

Такие подарки для дворовых в княжеском доме случались очень, очень редко.

Дворовые, принимая княжескую награду, не знали, за что их награждают: про разрыв князя Полянского с графом Баратынским они ничего не слыхали.

Емелька Пугачев, прикрывшись именем покойного императора Петра III, окружил себя преданными ему казаками; из них Дружинин, Михаил Толкачев и Зарубин, которого называл Пугачев — Чика, были ему преданы. Они-то и помогали самозванцу мутить казаков, рассказывая разные небылицы про батюшку царя Петра Федоровича.

Приехав на хутор казака Толкачева, Пугачев со своими спутниками на время остановился у него.

Толкачев был казак старый, заслуженный. Чика сказал ему, что царь желает, чтобы к нему собрались все казаки, жившие в окрестности.

На другой день утром собралось немало казаков: их подстрекало любопытство посмотреть, каков царь-батюшка и какую речь будет держать.

Те, которые пришли очень рано утром, успели пробраться в дом Толкачева и нашли Пугачева сидящим за столом, а возле него свиту, стоящую в отдалении.

— Опознайте меня, — говорил самозванец входящим, — и не думайте, что я умер. Вместо меня похоронили другого, а я одиннадцатый год странствую по матери-земле.

Пришедшие с любопытством смотрели на Пугачева и затем, по приказанию Чики (Зарубина) и вместе с ним, отправились на сборное место, где собирались казаки, не успевшие пробраться в хоромы Толкачева.

— Зачем ты нас созвал? — спрашивали Чику, — и кто с тобою незнакомый нам человек?

— Братцы, — отвечал Чика, — нам свет открылся, государь Петр Федорович с нами присутствует, вот смотрите на него, государя!

С удивлением слушали собравшиеся речь Чики и с почтением встретили Пугачева, вошедшего в средину толпы.

— Я ваш истинный государь, — говорил Пугачев; — послужите мне верою и правдою, и за то жалую вас рекой Яиком, с вершины до устья, жалую морями, травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом, порохом и всею вольностию. Я знаю, что вы всем обижены, что вас лишают преимуществ и истребляют вашу вольность. Бог за мою прямую к Нему старую веру вручает мне царство по-прежнему, и я намерен восстановить вашу вольность и дать вам благоденствие. Я вас не оставлю, и вы будете у меня первые люди.

Все присутствующие пали на колени.

— Рады тебе, батюшка, служить до последней капли крови, — слышались голоса. — Не только мы, но и отцы наши, царей не видывали, а теперь Бог привел нам тебя, государя, видеть, и мы все служить тебе готовы.

Пугачев приказал принести образ и привел всех к присяге, состоявшей в безмолвном целовании креста без Евангелия.

— Есть ли у вас, други мои, лошади? — спросил Пугачев.

— Есть, — отвечали собравшиеся.

— Ну, теперь, детки, поезжайте по домам и разошлите от себя по форпистам нарочных с объявлением, что я здесь.

— Все исполним, батюшка, и пошлем как к казакам, так и к калмыкам.

— Завтра же рано, сев на коня, приезжайте все сюда ко мне. Кто не приедет, тот моих рук не минует.

— Власть твоя — что хочешь, то над нами и сделаешь.

Толпа разошлась, а на другой день собралась вновь и была усилена еще казаками, прибывшими из разных мест.

Емелька Пугачев вышел к ним «во всем параде», окруженный своими «министрами»; некоторые из них были бежавшие из каторги, клейменые и с прорванными ноздрями.

— Здравствуйте, детушки, здравствуйте! — приветствовал Пугачев собравшихся казаков.

— Будь здрав, царь-государь, на многи лета! — гаркнуло ему в ответ казачество.

— Послушайте, детушки, мой «манифест». Чика, читай!

Казак Чика начал гнусаво вычитывать безграмотное послание Пугачева.

В этом послании самозванец обещал казачеству горы золотые, волюшку вольную, просил служить ему, «амператору Петру Федаровичу» до последней капли крови, как деды и отцы служили, и за сие пожалует он казачество своею великою милостию.