Ульрих Бехер - Охота на сурков

А. вот и вышка, с которой любители бобслея катались на санях; ее точно так же, как и Креста-Ран в Санкт-Морице, осаждал народ, хотя временами она простаивала — мертвый сезон (впрочем, в ту пору я еще не был знаком с Энгадином и Креста-Ран).

АРЕНА СМЕРТИ. «Добро пожаловать, господа, у нас есть на что посмотреть!» И у меня и у моего дружка Гомзы с деньгами было не густо, тем не менее мы с грехом пополам наскребли несколько миллионов крон и заказали в пивном баре ГЁССЕРА «У КИТА» потроха с клецками (на вкус это оказалось менее шикарное блюдо, чем на слух). После этого девицы пожелали пойти «К ЛЯЙХТУ», в то кабаре в Пратере, где гастролировали знаменитые актеры легкого жанра и где Полари дебютировала в качестве шансонетки (еще до меня). Но Карл не хотел терять время попусту в этот теплый сентябрьский вечер — он потащил обеих жительниц Иглау назад к «гигантскому колесу», где подмазал «инженера» Пейцодера кругленькой суммой в один миллион. В свою очередь «инженер» строго секретно позаботился о том, чтобы в гондолу на восемь персон, которую заняли мы с Милли, никто больше не садился. Следующая гондола была соответственно в полном распоряжении Гомзы и его девицы. Прозвенел звонок, и мы услышали громкий хриплый голос Пейцодера: «Приятной поездки, господа. Высовываться запрещено, прошу вас». И скоро наша гондола достигла высшей точки «гигантского колеса»…

…Мы взглянули вниз — памятник адмиралу Тегеттхоффу[ 293] 293 Вильгельм Тегеттхофф (1827–1871) — командующий австрийским флотом, победитель итальянского флота в 1866 году при Лисса. казался отсюда изящной безделушкой, — на земле вращалась празднично освещенная карусель, дудел сверкающий оркестрион, из такой дали он звучал меццо-пиано, и еще мы увидели тускло освещенные газовыми фонарями ущелья улиц Леопольдштадта; по одну сторону тянулась гирлянда огней — Северный вокзал, по другую — собор св. Стефана, устремленная ввысь тень в красноватом ореоле. Мы смотрели вниз, а мировое чудо (собственно говоря, со времени мировой войны никаких мировых чудес не существует!) — мировое чудо, то есть «гигантское колесо», по-прежнему не трогалось с места благодаря продажности любезного господина Пейцодера.

Да, «гигантское колесо» остановилось. Мы повисли в небе над Пратером.

Теперь дело было за малым. Hic… девица из Игл; у, hic salta[ 294] 294 Hic Rhodus, hic salta (лат.) — выражение, заимствованное из басни Эзопа. Букв.: здесь Родус, здесь прыгай, то есть — а теперь покажи, что ты умеешь. .

Остановка «гигантского колеса» для короткого обозрения входила в программу, но, поскольку минуты шли и шли, а сбившееся спанталыку мировое чудо и не думало вращаться, пассажиры гондол, находившихся ниже нас — у них не было возможности заглянуть в гондолы на самом верху, — решили, что в механизме «гигантского колеса» произошла какая-то поломка. Часть публики, запасшись терпением, смеялась, пела; другая часть начала протестовать, не очень, впрочем, серьезно — свистела, громко кричала. Ну давай, девица из Иглау: Hic Iglau, hic salta!

Я сказал Милли, что родился в Моравии; несколько чешских слов сблизили нас… Какой потертый плюшевый диванчик в этой гондоле! В отличие от своего дружка Карла Гомзы я не любил слишком скоропалительных интрижек. («Мигом, мигом», — сказал бы дед Куят, о существовании которого я тогда еще и не подозревал.) Мне казалось, с одной стороны, что в мужчинах, занимавшихся любовью вечером на скамейках в парке или на лестницах, было что-то птичье; с другой стороны, я считал, что из-за моего пульсирующего, в то время еще чрезвычайно яркого, розового шрама, меня могли заподозрить в слабости, а этого нельзя было допустить. Под открытым небом, на такой высоте, я должен был оказаться на высоте, зарекомендовать себя эдаким бессовестным Казановой-воздухоплавателем. Из скольких юбок, собственно, состоял национальный костюм в Иглау? Няня пропищала, что она не хочет ребенка, я заверил ее, что на этот счет не надо беспокоиться, я буду осторожен; тогда она зашептала: это, мол, безумие, но все же здорово, впечатление такое, что ты аккурат на небе со святыми, да-а, но мне надо во имя всех святых соблюдать осторожность; я сказал: бояться не следует, а она в ответ: господи помилуй, а вдруг колесо двинется опять и пойдет вниз? На это я в ответ: Милли, гарантирую, что мы еще целых восемь минут будем висеть между небом и землей, над Веной. И тут она заверещала: ах, Вена, ах, Альфонсичек, нет, Альбертнчек, будь осторожен, будь осторожен; внизу в это время во всю мочь дудел оркестрион, из других гондол раздавались пенье, смех, свистки — настоящая какофония. Наконец, господин «инженер» Пейцодер оглушительно возвестил через рупор:

— Глубокоуважаемые господа… незначительная поломка… уже устранена… Желаю приятной поездки, прошу вас!

«Гигантское колесо» сыграло роль дома свиданий, куда приходят на четверть часика.

Но вот однажды Карл Гомза подцепил в центральной аллее двух хорватских прачек лет восемнадцати; ходят слухи, что у хорваток почти нет того, что в переизбытке имеется у девиц из Иглау, а именно нижних юбок; говорят, что хорватки не носят под платьем ничего, кроме собственного теплого молодого тела; несмотря на это, я не испытывал вожделения к юным прачкам. Возможно, мне мешала «сифилисобоязнь»(подхваченная еще в те дни, когда я был вольноопределяющимся); тем более что завербованные Карлом кадры не вызывали такого доверия, как девицы из Иглау. Одним словом, я бросил на произвол судьбы в Пратере соблазнителя женских сердец Гомзу с двумя «хомутами на шее»; сие определение я сообщил Карлу, когда мы с ним опять встретились, и он громко хохотал. А перед этим развлекался втроем в остановившейся с помощью Пейцодера гондоле «гигантского колеса». Я же покинул площадь с балаганами, взобрался на насыпь, возвышавшуюся над своего рода свалкой, куда свозили все пратерские отходы. За насыпью расстилались еще по-летнему зеленые луга; оглянувшись назад, я увидел пратерские балаганы, а немного поодаль — серолиловые доходные дома, над крышами которых полыхала западная часть небосклона; медленно расстававшаяся с этим ветреным днем — дул сирокко, — она полыхала таким зловещим пламенем, словно то был отблеск невиданных пожаров; памятник Тегеттхоффу, свидетелю заката блистательной монархии, казался отсюда составной частью увеселительного парка, одним из аттракционов наподобие карусели Калафати или балагана с самой высокой женщиной в мире. Сейчас этот аттракцион — пратерский адмирал — стоял столь же неподвижно, как «гигантское колесо», но «гигантское колесо» остановилось не в результате трюков господина Пейцодера, не из-за того, что Карл устроил «хорватскую оргию» в верхней гондоле (время еще не подошло), просто-напросто в пору ужина в Пратере на полчаса замирала вся жизнь. Толпа между балаганами поредела, колесо с гондолами, «русские горы» и карусель пустовали, даже оркестрион прервал на время свою бесконечную музыкальную канитель (не звучали ни вальсы Ланнера[ 295] 295 Йозеф Ланнер (1801–1843) — известный автор танцевальных мелодий, наряду со Штраусом-отцом создатель знаменитых минских вальсов. , ни вальсы Штрауса).