Ульрих Бехер - Охота на сурков

— Ладно, ладно, Австрияк, спасибо, все в порядке. — И он тяжело затопал по галерее, поначалу держась за стены, потом увереннее. Когда я вошел в кабинет, — лицо его показалось мне застывшей ацтекской маской, — он уже положил трубку.

— Валентин, — глухо произнес он, — через минуту-другую поднимется сюда.

— Не буду вам мешать.

— Ты не помешаешь. Наоборот.

— Да, ты говорил о каком-то звонке, которого мне надо дождаться, — напомнил я, — может, нам сообщат что-нибудь о Гюль-Бабе…

— Прошу… тебя… еще… минуточку… подождать, — с трудом проговорила «ацтекская маска». И тотчас застывшее выражение лица исчезло.

Снизу донеслось глухое постукивание по дощатому мосту.

— Экс-пастор Иенач? — вежливо поинтересовался я. — С девятнадцатью всадниками?

— А? — рассеянно переспросил дед, словно позабыл в мгновение ока всю рассказанную историю. — Это Пфифф, привез нашего позднего гостя из Тартара. Закури-ка еще одну сигару, я быстро вернусь.

— Может, и мне спуститься, глянуть, как там Ксана?

— Да нет, оставайся здесь, мальчик. Я же сказал тебе, она. спит как куколка.

Уж раз я остался в башенном кабинете, то стал припоминать, не закуривая сигары, а вместо того машинально помахивая распятием юной баски, что мне известно о Валентине; не очень-то много. Чуть старше меня, кузнец-подмастерье из Вассербурга на Инне, социал-демократ, в 1916 году, лет двадцати с небольшим, будучи солдатом одного из восьми баварских королевских конных полков (шеволежеров), попал в русский плен. К началу Октябрьской революции был освобожден, но несколько лет не возвращался на родину, изучил русский, принимал участие в победоносном походе Красной Армии против белого генерала Врангеля, но не участвовал — как это ни странно — в создании (Мюнхенской) Баварской Советской Республики. (Его объяснение: «Из этого ни черта не выйдет».) Окончив в Москве Политехнический институт, Валентин уехал в «совсем другую, чем Бавария, горную страну», в советскую Грузию, на Кавказ, и там инженер-немец учил грузинских крестьян ремонтировать сельскохозяйственные машины. Вернулся ко времени гитлеровского путча в Мюнхене в Вассербург-на-Инне, что случилось, как говорили, по чисто личным причинам: его спутница жизни, красавица грузинка, умерла в расцвете лет. (С той поры он оставался холостяком.)

В 1925 году Валентин Тифенбруккер, прозванный также Кавказец Вале, стал самым молодым депутатом баварского ландтага, а через два года и рейхстага (КПГ). Не одну словесную перепалку пришлось ему выдержать с так называемым «левым» крылом компартии во главе с Красной Рут, прозванной Фурия Фишер (позже, став троцкисткой, она с большим шумом вышла из компартии). Близкий друг руководителя компартии, в прошлом портового грузчика, Эрнста Тельмана из Гамбурга, он провозглашал свое крестьянско-пролетарское кредо:

— Я просто коммунист, зачем мне быть «левым»? Ведь манифест у нас просто «коммунистический». Троцкого и я бы выслал. В его концепции столь мало смысла, сколь много бессмыслицы; такое случается. Всемирная революция в первой половине нашего века — вздор. Фантастическая недооценка силы буржуазного капиталистического общества. В «битве техники» под Верденом пал «бог», но не «доллар». Глупее глупого недооценивать силу противника. Замысли мы пролетарскую революцию во всех уголках земного шара, так ее нынче, пожалуй что, в большинстве этих уголков задушат, что для нашего любимого детища, еще совсем юного Советского Союза, может иметь печальные последствия. А потому и я за построение на первом этапе социализма в одной стране. Третий Интернационал, руководимый нашими московскими товарищами, пусть живет и здравствует. Но ежели мне позволено называть себя немцем, так я прежде всего родом из Баварии, а еще точнее, из Верхней Баварии. Мне знаком красавец Тифлис, я люблю его, но Вассербург-на-Инне мне знаком еще лучше. И я не очень-то представляю себе, как мои глубокоуважаемые товарищи из Тифлиса или Москвы, в жизни не бывавшие в долине Инна, могли бы до мельчайших деталей предписывать мне, что делать в Вассербурге и его окрестностях для окончательной победы социализма. Заядлый бильярдист, я скажу — все зависит от «эффе». Вот почему и я не вправе вносить в генеральную линию Москвы исправления, продиктованные вассербургской «пивной» линией, за что меня, однако, не клеймят ни правым, ни левым оппортунистом. Что же до немецких социал-демократов двадцатых годов, то надо думать, от деятельности военного министра Носке пепел Августа Бебеля вспыхнул в своей урне. Это не мешает мне все снова и снова предупреждать свою фракцию, хоть и не в полный голос, о грозящей нам опасности, если мы будем голосовать против соци вместе с мерзопакостными сообщниками уроженца долины Инна по другую сторону границы [192] Имеется в виду Гитлер. а как его звать, я хоть убей, не могу запомнить; меня же зовут Тифенбруккер.

Его речи в рейхстаге — сдержанные (громкими фразами он пользовался весьма экономно), диалектичные, сдобренные крестьянским юмором (при этом Валентин был не только образованный человек, но и ученый-марксист), тем разительнее отличались от многочасовых, подстрекательских, побуждавших к массовым бредням о некоем «новом рейхе», сопровождавшихся припадками буйного помешательства националистически-оккультных базарных воплей того самого «уроженца долины Инна по другую сторону границы», что язык обоих ораторов окрашивали весьма и весьма сходные диалектизмы. И, словно подчеркнуто высмеивая мастака массового гипноза из долины Инна, Тифенбруккер украсил верхнюю губу черными, выбритыми в форме «мухи» усиками, производившими впечатление сознательной карикатуры на крошечные темные усики фюрера.

Ни от «зальных» сражений, ни от уличных побоищ между штурмовиками и членами Союза красных фронтовиков депутат рейхстага и уроженец долины Инна не уклонялся. Бывший подмастерье шагал впереди своего отряда в «юнггатурмовках» и бесчисленное множество раз сам участвовал в потасовках, благодаря чему не только близкие друзья шутливо называли его «наш Валентин» и «красный кондотьер». В 1933 году, после «национального возрождения», он ушел в подполье, иначе говоря, исчез, не покидая Германии.

В период, когда Тельмана вместе с великим множеством коммунистов засадили в концлагеря, когда одни коммунисты эмигрировали в Россию, а кое-кто, незначительное, как мне известно, меньшинство, замаскировав более или менее свое предательство, договорились с новыми властителями, Валентин более двух лет укрывался в баварско-австрийской пограничной области. Среди населения деревень и маленьких городков Верхней Баварии социал-демократов, надо думать, оставалось очень мало, да и те глубоко затаились, не говоря уже о коммунистах, поэтому не подлежит сомнению, что убежище Валентин находил у инакомыслящих. Возможно, переодетый батраком — у крестьян-католиков, те хоть официально и признавали «платформу позитивного христианства», но терпеть не могли «приверженца Вотана», канцлера третьего рейха, и для них Валентин был больше «земляк», чем «большевик». В ту нору Валентин, безуспешно разыскиваемый гестаповцами, завоевал себе в окрестностях баварских озер, где нацистские бонзы чванливо расположились в новых поместьях, тайную популярность у части местных старожилов; так, если речь заходила о нем, то спрашивали, имеется ли в виду противник нацизма — гениальный мюнхенский комик Карл Валентин, или «Кавказец Валентин, которого эти болваны все еще не сцапали».