Макс Галло - Нерон. Царство антихриста

Руф умер как трус. Даже в своем завещании он продолжал умолять Нерона о пощаде. Он обливался слезами до той самой минуты, когда палач обрушил свой меч на его голову.

Центурион Аспер держался твердо даже перед Нероном, который его допрашивал.

— Я мог помочь тебе, только убив тебя, ведь ты замарался с ног до головы, — сказал он императору.

Нерон отступил, дрожа, а центуриона поволокли к месту пыток и казни.

Трибун Сибрий Флав также обвинял Нерона. Тот, склонившись над узником, спросил, почему он нарушил клятву, данную императору?

— Я возненавидел тебя, — ответил Флав. — Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе, когда ты стал убийцей матери и жены, лицедеем и поджигателем.

Флав говорил решительно и энергично, и Нерон бежал, опустив голову, а вслед ему неслись слова, которых до сих пор никто не осмеливался ему сказать.

Честь и слава трибуну Сибрию Флаву, который, стоя у могилы, вырытой для него палачом Вейаном Нигером, тоже трибуном, нашел в себе мужество сказать ему:

— Нигер, постарайся хотя бы ударить как следует.

Рука палача дрогнула, и отрубить Флаву голову он сумел лишь со второго удара. Впоследствии он хвастался перед Нероном своим подвигом, говоря, что убивал трибуна полтора раза.

Жестокость тирана была заразной, как чума. Нерон льстил трусам и развратникам. Он надеялся подкупить их, раздавая преторианцам по две тысячи сестерциев каждому и бесплатное зерно.

Мужественным оставалось лишь умирать или молчать. Я выбрал последнее, и мне было стыдно за это, особенно когда я узнал, что Лукан, племянник Сенеки, принял смерть, декламируя одну из своих поэм, где рассказывалось о последних минутах раненого воина, гибнущего в море: «Он четвертован, он разрублен пополам, и кровь его не бьет струей из раны, а медленно капает из разрезанных вен. Сотрясающая душу судорога, отзываясь в растерзанном теле, гаснет в холодных волнах».

Честь и слава Лукану.

Слава трибуну Гавию Сильвану, который принес Сенеке приказ умереть.

Некоторое время спустя Тигеллин узнал, что Сильван, как и префект Руф, центурион Аспер и трибун Флав, тоже участвовал в заговоре. Однако Нерон недовольно заявил, что не хочет смерти Гавия Сильвана. Он отказывался даже допросить его, ведь Сильван выполнил его приказ и Сенека мертв. Пусть этот трибун остается в живых!

Но Сильван схватил меч и пронзил себе сердце.

Я стоял в нескольких шагах от Нерона, когда Тигеллин сообщил ему о самоубийстве Гавия Сильвана, думая, что принес императору радостную весть. Но он осекся, увидев, как согнулся Нерон, как закрылись его глаза и поникла голова. Казалось, император хотел спрятаться от тех, кто окружал его за кулисами театра. В амфитеатре, под присмотром преторианцев, собрались все: ближайшее окружение Нерона, вольноотпущенники, придворные, августианцы и остальные, кто, как и я, не посмел отказаться от участия в Нерониях.

С середины дня, зажатые на трибунах, мы аплодировали императору, который декламировал, пел, танцевал. Его дряблое тело было затянуто в тунику, сквозь которую виднелись тонкие ноги, выпирающий живот и узкие плечи.

Как и все, я выражал восхищение. Я знал, что в толпе полно доносчиков, которым поручено наблюдать за зрителями. Если ты кричишь недостаточно громко, или сидишь с мрачным видом, или, не дай бог, зевнул от скуки, этого достаточно, чтобы тебя схватили, выволокли из театра и избили. А может быть, и убили.

И я стоял в толпе и без конца аплодировал Нерону, императору-Солнцу. Могу представить себе изумление людей, приехавших из далеких провинций, стыд и презрение, которое они испытывали при виде властителя Рима, который полой туники, как простой актер, утирал залитое потом лицо, преклонял колени и движением руки почтительно приветствовал публику. И это император, владыка мира? Каким радостным и удивленным казался он, когда судьи присуждали ему корону победителя в искусстве красноречия, пения и стихосложения.

Чернь начинала рукоплескать все громче. Когда император наконец вознамерился удалиться, толпа кинулась к выходам, слишком узким для такого скопления народа. Люди давили и топтали друг друга, чтобы после стольких часов, проведенных на трибунах, поскорее выбраться на свежий воздух.

Душа трибуна Гавия Сильвана выбрала свободу. Это было то, чего Нерон не переносил. Выслушав Тигеллина, он сорвал с головы лавровый венок, который ему только что вручили. Казалось, он больше не слышал приветственных криков, заглушавших все остальные звуки амфитеатра, заполненного толпой. Они стояли друг напротив друга: император с опущенной головой и Тигеллин, неподвижный, перепуганный насмерть, с полуоткрытым ртом.

Незаметным движением Тигеллин приказал августианцам присоединиться к всеобщим приветствиям, и в кулисах, освещенных факелами, грянули аплодисменты — так громко, что, казалось, задрожала земля. Нерон медленно выпрямился, озираясь и останавливаясь взглядом на каждом из окружавших его лиц.

Я отступил, чтобы скрыться в полутьме. Я был уверен, что этой ночью кто-то должен умереть: нужны были жертвы, чтобы Нерон снова почувствовал себя хозяином всего и вся, божеством, чьей воле подвластно все. Необходимо было, чтобы вновь пролитой кровью он смыл воспоминания о свободной душе трибуна Гавия Сильвана.

А я возблагодарил этого незнакомого мне бога, который тоже предпочел смерть на кресте унижению и отречению. Бога, который спас меня и продолжал защищать, потому что взгляд Нерона не задержался на мне и я смог покинуть театр, а преторианцы, бежавшие за командиром, направлялись не к моему жилищу, а к форуму.

Там, в просторном доме, в самом центре Рима, жил консул Вестин — добродетельный, но очень порывистый человек, которого Пизон отказался включать в число заговорщиков, опасаясь встретить в нем более талантливого и мужественного соперника. Вестин никогда не боялся Нерона.

В детстве они были друзьями, и каждый знал недостатки другого. Вестину было известно, что Нерон труслив, подл и жесток. Нерону в свою очередь доставалось от неукротимости Вестина, от его желания добиваться своего во что бы то ни стало. Он ненавидел этого благородного, образованного, богатого и сурового человека.

В доме Вестина проживало огромное количество рабов, все были одного возраста и хороши собой, и, когда Нерон приходил сюда, ему казалось, что здесь он бессилен, а Вестин, как и Гавий Сильван, не подвластен ему.

Кроме того, консул, как бы специально, чтобы его раздразнить, женился на Статилии Мессалине, красавице с широкими бедрами, гордой осанкой и царской поступью. Она была любовницей Нерона, и он подумывал, не взять ли ее в жены. Однако Вестин опередил его.