Август Цесарец - Императорское королевство

Но что все это означает? Рыцарь, в припадке безумия провозгласивший себя королем, беспомощен, но добр, другой же разбойник, по уму действительно король, сильный и коварный; король безумцев и король мертвецов, один и сам жертва, другой палач, а оба союзники, набросившиеся на жертву, беспомощную и неразумную. О, вместо одной жертвы надо вообразить тысячи жертв, чтобы получить представление о королевстве, в котором император только на бумаге убит, но если бы он был убит на самом деле, остался бы еще один победитель — император-негодяй, император-душегуб — Рашула.

А разве это не без оснований, учитывая его упорство, волю и энергию? От своего права на победу отреклись Петковичи, Майдаки, Мутавцы, Дробы, Тончеки в тот момент, когда поддались иллюзиям, которые не имеют никакого отношения к жизни; о, сны и иллюзии, имя вам — бессилие и гибель! До каких же пор будет так, до каких пор?

Может, нельзя победить зло, страшась собственной гибели, сокрушить его — увлечь в пропасть вместе с собой!

Петкович, доказавший это своим страхом перед воображаемой смертной казнью, не такой человек. А может быть, такой он сам, Юришич? Задавшись этим вопросом, Юришич понял, что бросил на чашу весов смысл всей своей жизни. И естественно, в эту минуту груз ему кажется довольно тяжелым. Да, он готов на жертву, спасительную жертву. Но что стоит даже величайшая из жертв, если она единственная и не встречает отклика у тех, ради которых приносится?

И снова он вспоминает тех борцов на Балканах, и снова его охватывает сомнение даже в этой борьбе. Но все равно, Сербия все-таки борется, а что происходит в Хорватии? Сдерживая нервные судороги, он обводит взглядом тюремный двор. Вот здесь, во мраке, испещренном красными пятнами каторжного света, бродит ее король, один из лучших ее сыновей, безумный! Безумный, а отчего?

Он пристально всматривается в Петковича.

Сразу же, как только Бурмут пришел с вестью о смерти Мутавца, Петкович, выкрикнув лозунг против смертной казни, успокоился. По крайней мере, внешне он выглядел спокойным. Но внутри его царил полный хаос. Неужели Мутавца хотели отвезти в автомобиле? А Мутавац решил лучше повеситься. Не хотел ехать в желтый дворец? Его зверски убили, вот кровь на месте казни, красные потоки крови, потоки.

Он осторожно обходит красные пятна света на земле. А что это за женщина пришла в тюрьму? Почему она плакала? Уж не были ли это его сестра Регина и принцесса Елена? Хотят проститься? В крови его здесь найдут; каждую минуту из засады кто-то может зарубить его топором. О, перед судом народа, перед судом всей Хорватии боится император публично вывести короля Хорватии на казнь. Но пусть выведет! Он не боится! Пусть только сначала зачитают приговор! Приговор — и он сам положит голову под топор. Да, положит — и он действительно пригнул голову, — ведь я лояльный анархист, я лоялен к любой человеческой жизни, но императора я должен убить, потому что он угнетает всех нас! Я убил его? Нет, это обман, о пятидесяти четырех форинтах, ха-ха-ха, хозяин ресторана Пайзл лгал, короли не крадут.

— Я король! Я был принцем, это только говорят, что он мертв! Жив король в желтом дворце! Король!

Он замер с поднятой и чуть склоненной набок головой. Стоит как неподвижное изваяние, облитое красным светом, будто кровью. Выкрикнув, прислушивается к своему голосу.

Затихла было тюрьма, а сейчас ожила словно от прикосновения волшебной палочки. Ожила в бурном, вихревом темпе атаки. Петкович замер, а Юришич вздрогнул: какая же это атака, если она обращена назад, если людям остается единственное утешение, что они еще не погибли?

На высокой ноте трубят трубы, звенит медь, гремят барабаны, глухо, как из подземелья. А подземелье это не что иное, как место гуляний в Зриневаце, и павильон среди платанов, и весь этот пестрый парк, наполненный мужчинами и женщинами, похожими на бабочек, раскинулся неподалеку от тюрьмы. Играет военный оркестр, рассевшиеся полукругом музыканты в солдатской форме по знаку дирижерской палочки забили в барабаны и ударили в литавры, задули в трубы, и понеслось в атаку попурри из военной музыки, стремительно сменялись ритмы и мелодии. Прозвучит несколько тактов одного марша, а другие уже замирают, плавно переходят в новые или возникают неожиданно, бешеным скачком. Попурри — это все и ничего, начало без конца, конец без начала, бунт без затишья, затишье без мятежа, попурри из военных маршей — это музыкальное сопровождение безумия Петковича.

Разносятся звуки, стихают, звенят, уходят в землю, бледнеет от них кровь, кружится вокруг Петковича хоровод ведьм… мы братья хорваты… громогласно… вспыхнула заря… с Велебита возглас слышится…

И слышится возглас, скорее отчаянный, чем восторженный:

— Да здравствует Хорватия!

Оглушительные звуки слились в такты гимна «Боже, живи» и с последним ударом в большой барабан, со звоном литавр затихли, замерли — как будто все разбилось вдребезги, сломалось, эхо лопнуло и погасло, словно его кто-то взял и вырвал из воздуха.

Но внутри Петковича звуки продолжают жить, они трансформировались в звучащие мысли, каждая мысль — ария; уж не народ ли идет к нему с песнопениями, чтобы прославить его? С королевой Региной во главе? Королева прибудет в триумфальной колеснице, народ сам впрягся в нее, звучат возгласы, пение. Это будет свадьба и коронация, воскресение и освобождение, ха-ха-ха, впервые хорватский король побратается с народом!

Он стоял и упорно смотрел на ворота. Почему вдруг наступила такая тишина?

В этой тишине безмолвно застыл и Юришич. В нем все еще звучат угасшие такты попурри, они навевают печаль, как похоронный марш. Он слышал возглас Петковича «Да здравствует Хорватия!».

Хорватия, что это такое? Какая ты? Зачем ты существовала, какая цель была у тебя, какое предназначение? Быть придворным шутом, быть униженной до роли вечного малолетки, которому необходим опекун? О, твои великовозрастные дети унижают тебя, и даже те, что с верой кричат «Да здравствует!». А что говорить о тех, которые думают о тебе только так: «Живи, чтобы я мог жить за счет твоих болезней!»

О, исчезни пустое слово! Все мы родились и воспитывались на попурри из твоих надежд и обманов, работали для твоей славы, восхищались тобой и любили тебя. А чем ты была и чем стала теперь, если не солдатской клячей, тянущей за собой в темноте огромный барабан. Ты шагала в такт послушно, без понуканий, а другие отбивали на барабане свои марши! Пора кончать с этим!

Гляжу в твое нутро и вижу, что ты, в сущности, великое столетнее попурри, колыбельная и утренняя песенка нашего детства, ты была только фальшивым, сумбурным и нервозным музыкальным сопровождением великого безумия и наивности всех нас — твоего народа! Исчезни со всем своим злом, безумием, с разумом стервятника, со своим сумбурным попурри, которое продолжает оставаться пульсом твоего бытия. Исчезни ныне и присно и во веки веков, пока остаешься такой, какая есть!