Дмитрий Абрамов - Ордынская броня Александра Невского

Горислав наконец-то настиг рыжеволосого. Матерясь, они со звоном вновь скрестили оружие. Здесь им уже никто не мешал. Переветник махнул булавой, но детский увернулся от удара. Затем секира и булава вновь с лязгом ударились друг о друга. Ловким движением с пятого удара Горислав выбил булаву из десницы врага. Та отлетела, покатилась и ушла под лед. Рыжеволосый успел повернуть коня и тронуть его туда, где была ледяная перемычка. Здесь проскакал уже не один десяток отступавших. Горислав было погнался, но вовремя осадил коня. Новый гулкий удар раздался над озерной гладью. Перемычка треснула, и трещина прошла между полыньями. Рыжеволосый, как был с конем, так и ухнул в ледяную воду, подняв фонтан брызг. Тяжелые доспехи не дали ему долго оставаться над водой. Вода бурлила, принимая в свои темные глубины еще несколько воинов. Никто не спасал их…

Рыцарь Иоганн уже не гнал уставшего и запаленного коня. Конь, сбавляя ход, сам перешел на шаг. За полыньями русские прекратили погоню. Западный берег был уже почти под копытами коня. Иоганн осмотрелся. У берега съезжались конные воины из Оденпе, Дерпта и братья-рыцари. Их было не более пятисот человек. Из них многие раненые с трудом держались в седлах. Он развернулся и посмотрел назад, туда, где в лучах закатного солнца у полыньи еще во множестве маячили черные фигурки русских верховых воинов. Рыцарь утер пот, снял иссеченную рукавицу и осмотрел правую руку. Вся ладонь и кисть были в крови, что текла из-под кольчуги. Меч он сохранил. Рука болела в предплечье, но он остался жив, слава Господу Иисусу Христу! Иоганн перекрестился дрожащей, окровавленной рукой и стал читать молитвы. Он думал о Неле и надеялся, что отыщет ее…

Тем временем Горислав, подав копье другу, вытащил Путяту из полыньи. Потом они вдвоем за повод вытянули на лед испуганного и дрожавшего коня. Путята, остудивший свой пыл ледяной купелью, дрожал, стягивая кольчугу, и криво улыбался, что-то рассказывая. Горислав молчал, пытался заставить себя слушать, но это у него с трудом получалось. Заметив, что друг безмолвен, замолк и Путята. Затем, испив крепкого меда из фляги, поданной Гориславом, спросил, что с другом, не ранен ли он. Поглаживая по храпу своего жеребца, и успокаивая его, Горислав посмотрел на свои дрожавшие персты, на доспех, обрызганный засохшей кровью, с трудом улыбнулся и молвил:

— У Ворниа Камени не бе видети леду. Покрыло бо се все кровию.

Путята сглотнул комок, образовавшийся у него в горле, и перекрестился перстами дрожавшей десницы…

Князь Александр Ярославич, подъехав к полыньям, остановил коня и долго смотрел на алый бархатный закат на далеком западном горизонте. Там за лесами и полями, юго-западнее Чудского озера стоял город, который отнял у него прошлое и надежды, который не один год он вожделел узреть, поять и выжечь, как сжигал в своем сердце все эти годы самое святое чувство, дарованное Господом человеку… Господь не привел. Князь снял шелом, подшеломник с головы, стянул кольчужную рукавицу и утер остывающее чело. Стер чужую, уже засохшую кровь с края уст и щеки, сплюнул, увидев ее, отирая длань и персты десницы. Перекрестился, озирая округу и осознавая, какой дорогой ценой досталась ему эта победа. Затем велел трубить в рога и собирать войска для отхода. Следом развернул коня и неторопливо тронул его на восток в сторону Вороньего Камня.

Историки и общественное мнение разных стран, народов (чьи предки скрестили некогда мечи в Ледовой сече), наверное, никогда не смогут прийти к единому мнению, оценивая итоги и значение событий, произошедших 5 апреля 1242 года на Чудском озере. И это вполне закономерно, приемлемо и оправдано. Человечеству не надо навязывать свою правду, если оно ищет Истину. Если же кто-то, как Понтий Пилат, цинично спросит: «Что есть Истина?» — тот обречен на ошибку и покаяние. Беда в том, что большинство представителей рода человеческого вообще не вспоминает об этих проблемах. Оно предпочитает жить в своих собственных иллюзиях или довольствуется тем, что ему преподносят в виде готового, удобоваримого блюда сильные мира сего. Но если бы в этом мире господствовали только мертвая буква закона и ложь, человечество давно стало бы явлением прошлого. Стремление восстановить былую реальность и понять, в чем было дело, есть стремление благое и имеющее отношение к Истине.

С той далекой эпохи до нас дошло довольно много исторических свидетельств отечественного и западноевропейского происхождения. Самое больное место для любого народа — его поражение и потери. Но их надо постараться принять и оценить так, чтобы потомки не упрекали своих предшественников в грядущих неудачах. Для этого и существует историческая наука.

Итак, о поражении и потерях. В большинстве русских летописей под 6750 годом от Сотворения мира (1242 от Рождества Христова), где сообщается о Ледовом побоище, определена цифра потерь немецких (а также и датских) воинов. За малыми исключениями она колеблется от 400 до 500 человек. Причем, везде настойчиво повторяется, что 50 «нарочитых мужей-воевод» было взято в плен. Что же касается пеших эстов, ливи и летьголы, то их потери просто не считаны победителями. Про эти потери летописцами сказано, что «чуди пало бесчисленное множество». И это понятно. Изначально невысокие социальная и военная организация, плохие доспехи и устаревшее вооружение балтов здесь были главной причиной. Если все же попытаться посчитать эти потери, то возможно применить определенный метод исчисления, характерный для рамок средневековой эпохи. Каждый немецкий или датский воин был профессионально подготовлен и опытен. Немцы составляли ядро ливонской рати. Следовательно, каждый воин (конный или пеший) мог организовать, подготовить и вывести в поле трех — четырех пеших ополченцев из среды ливи, латгалов или эстов. Эта статистика выглядит примерно одинаково для всех европейских стран и народов Средневековья. В то же время мы знаем, что часть немецких воинов утонула в полыньях и, естественно, выпала из числа тех, которых сочли убитыми на льду или на берегу Вороньего Камня. Другая же часть вырвалась из боя и отступила в сторону Дерпта. Следовательно, мы не знаем достоверно, каково было по численности ядро ливонского войска. Однако, исходя из потерь, зафиксированных русскими летописцами, можем утверждать, что изначально она была в два раза больше. Заметим при этом, что и немецкие хронисты и русские летописцы отмечали ожесточенность и продолжительность битвы на льду, когда потери могли быть очень значительны.

Итак, если взять за основу свидетельства русских летописей, то можно утверждать, что профессиональное ядро войска Ливонского ордена, принявшего участие в Ледовой сече, минимально исчислялось в 800—1000 профессиональных пеших и конных воинов. Следовательно, в его составе могло находиться от трех до четырех тысяч эстов и ливов. Это вполне приемлемая цифра, если учесть, что часть немецких воинов из Ливонии дралась в тот год в землях Тевтонского ордена и в Северо-Восточной Польше против монголо-татар. Необходимо вспомнить, что в предшествующие годы орденский хронист Генрих Латвийский неоднократно называл численность орденских войск. Так, в 1212 году Орден начал войну с эстами. В орденском войске было «четыре тысячи тевтонов и столько же ливов и леттов», т. е. восемь тысяч воинов. В 1223 г. меченосцы смогли собрать вновь восемь тысяч бойцов для взятия восставшего эстонского города Вилиендэ. И те успешно справились с поставленной задачей. В январе-феврале 1227 г. в поход на остров Эзель против восставших эстов двинулось войско, набранное из «ливонцев, рижан и ливи» численностью в двадцать тысяч воинов. Конечно, 1242 год был не лучшим годом для Ливонского ордена. Но насколько он был лучшим для Руси, пережившей монголо-татарское нашествие?