Алесь Пашкевич - Сімъ побѣдиши

— Государь, Ваше Величество!.. Подкоп удался. Стена упала... Передовой полк и полк Правой руки ворвались в город!

В царских глазах вспыхнула радость.

— И бе едино стадо и един пастырь, — прошептал он и снова отдался молитве.

— Государь, время ехать... Твои люди и твой полк ждут тебя.

— Нет силы крепче, чем слово Небесное, — ответил Иван, медленно приблизился к алтарю и прочитал молитву Господнюю. Все, кроме Матея и нескольких священников, вышли из церквушки.

Через полчаса явился второй гонец:

— Наступление слабеет. Татары не сдаются... Воеводы и войско зовут царя!

Иван глубоко вздохнул. В его глазах засветились горячие слезы:

— Христос Всемогущий, яви нам покровительство свое!

Но слова затерялись в пушечных взрывах и пищальных выстрелах.

Солнце уже висело над Арским лесом, но, словно ошеломленное адским действом под собой, выше подниматься не спешило. Медлил и царь. Он приложился к чудотворной иконе Сергия, выпил святой воды, съел просфоры, попросил у своего походного духовника благословения. Снова помолился — и тогда приказал Матею подать лошадь.

Когда Царский полк перешел мост через Булак и подступил к стене, над двумя башнями уже возносились московские флаги. Бой шел в городе, в узких улицах, тесных от наваленных трупов. После полудня битва начала затухать. Несколько сотен крымчаков, посланных на поддержку казанцев, смогли на лошадях вырваться к валу, перешли через брод Казанку, смели тылы полка Правой руки и исчезли в лесной гуще.

А Казань перешла к царским дружинам. Последней захватили мечеть и убили всех иереев. Не казнили только женщин и детей — собирали в полон.

Раскрасневшийся Андрюша Адашев, сбросив шлем и завязав мокрые рыжие пряди лентой, принес Ивану высокий крест — и царь установил его на том месте, где еще недавно реял флаг казанского хана.

— Быть тут церкви Христовой! — бодро вознося свой взгляд в вечернее небо, молвил Иван и призвал всех к молитве за живых и погибших, после которой помогали раненым, выставляли караулы и готовились к общей царской трапезе.

Назначив в городе своего наместника, уже назавтра Иван решил возвращаться в Москву. За ним выправлялось и войско — кроме Сторожевого полка, остававшегося на зимовку.

— А кто тот дьякон, под слова которого взрывались стены? Высокий такой, русый, с деревянным крестом? — неожиданно поинтересовался перед сном Иван.

Матей немо заморгал, шмыгнул носом и пробасил:

— Дозволь разведать, государь?

— Разведай-разведай... И пригласи его назавтра в мой обоз — хочу дорогой с ним поговорить.

Дьякона Иоанна разыскали только во время дороги, перед Владимиром, верхом доставили к очередной стоянке и привели в царский шатер. Его искренние глаза под черными, как смоль, бровями и долгими, как крыльцы бабочки, веками скрывали беспокойство. Оторопевший и смущенный, он перекрестился:

— Государь пожелал видеть меня, грешного...

Царь прижал ладонью тонкую бородку, склонил набок голову и пронзил гостя острым взглядом. Затем улыбнулся и призвал дьякона присесть.

— Кто ты и откуда, и сколько лет имеешь?

— Иоанн Федорович [10] Именно так позднее будет подписываться в напечатанных им книгах Ян Федорович, литвин-беларус, которого на российский лад «перекрестят» в Ивана Федорова. , дьякон кремлевской Никольско-Гостунской церкви.

— В коей стародавняя икона святого Николая?

— Да…

— Женат?

— Женатый, государь. Двое сыновей растут... А сам рожден тридцать три года тому в Литве. Учился в Италии богословию и печатному делу...

— А как в Москве очутился?

— Князь Глинский Михаил Юрьевич, царство ему небесное, — желтоволосый дьякон перекрестился, — из письма от своего падуанского друга Кастильди прослышал обо мне, земляке, и в Москву пригласил.

— Хм... — царь задумался. — Хорошим человеком Глинский был. Виделся я с ним, о соборе говорили, а два дня до него не дожил... — И перекинулся на другое: — Так, говоришь, книгопечатанию учился. А зачем?

Собеседник проглотил терпкий комок, и голос его зазвучал увереннее:

— Верю, государь, что в печатной книге большая сила сокрыта. Сила, которая изменит к лучшему наш грешный мир...

— К лучшему?

— Да, ведь сможет ко многому люду посполитому дойти. И Христову науку, и заповеди светлые ширить.

— Думаешь, как и Глинский с Максимом Греком, что тех книг на землях моих недостаточно?

— Слово Божьего, государь, никогда много не бывает, — мягко, чтобы ни разгневать, ответил дьякон Иоанн.

— Матей! — позвал царь своего постельничего и охранника. — Кликни ко мне Висковатого! — а затем еще раз внимательно взглянул на дьякона и снова спросил: — А там, перед падением казанской стены, отчего ты как раз схожие слова пел, о разрушении стен Иерихонских?

— Да само как-то... Я, по правде, уже и не помню, о чем пел... Какое-то горячее потрясение было, а о чем...

В шатер спешно вошел и низко поклонился дьяк Иван Висковатый, невысокий толстяк с нездоровой одышкой, пухлыми губами и глубокими глазами. Он возглавлял посольский приказ, управлял царским архивом и вел летопись.

— Расскажи нам, архивник, какими книгами мое царство богато?

Висковатый удивленно покосился на дьякона и затараторил:

— Разными, государь... Около полутысячи рукописей, из них — сто одна книга Библии, около полусотни богослужебных перешитых книг, сборники наставлений отцов церкви... Хроники Малалы и Амартола. Скрипт Космы Индикоплеста, весьма старинный... Скрипты «Пчелы» и Степенных книг — это что Макарий с переписчиками составляет.

— И все? — царь словно чего-то не понял.

— Да, государь... Большинство из либерии Троице-Сергиевой лавры. Кремлевские сборы, кроме чудодейственной книги Евангелия Святого Иоанна, уничтожены пожаром... — Висковатый внимательно зиркнул на царя, увидел его недовольство и поспешил оправдаться: — Как государь знает, прошедший московский собор признал необходимым основание большего количества переписчих школ при монастырях да предложил начать исправление допущенных ошибок и неточностей в старых книгах...

— А что это там за еретики-датчане около твоего посольского приказу маслятся? — Царь заложил руки за спину и приблизился к Висковатому.

От неожиданности тот начал кусать губы, пока, заикаясь, не вытиснул:

— Злые языки, боюсь... нехорошее государю нашептывают... — и отвел глаза на незнакомого дьякона.

— Ну-ну! — царь заметил это. — Не косись на дьякона! Он наш тезка… и человек, по всему вижу, свой. Говори о датчанах!

Видя такую озорную веселость царя, Висковатый вздохнул с облегчением:

— Король Христиан Третий прислал в Москву миссионера Ганса Богбиндера... С грамотой к Вашему Величеству... Ну и с соответствующими денежными суммами... Передал несколько книг... Я просил рассмотреть их митрополита и епископов. Богбиндер брался напечатать и доставить тысячу подобных книг по-московски, но... — Висковатый переступил с ноги на ногу. — Но большинство епископов не захотели тех лютеранских книг...