Сономын Удвал - Великая судьба

Для приехавших отвели юрту, в которой обычно останавливался нойон. Натопили как следует. Закончив дела, Того с Максаржавом пошли в юрту. Поздно ночью, когда Максаржав уже спал, Того тихонько вышел во двор и направился к юрте Гунчинхорло. Та не ложилась допоздна — нарочно затеяла стирку — и все прислушивалась, не раздадутся ли шаги. Но кругом было тихо. Вдруг дверь распахнулась, и в юрту, весь запорошенный снегом, протиснулся Того.

— А я думала, ты уже спишь, — сказала девушка.

— Что, ждала меня? — улыбнулся Того. Гунчинхорло потупилась. — Я вот батрачу на Га-нойона с самого детства, а до сих пор не женат, потому что знаю: не прокормить мне семью. Нойон-то, конечно, доволен — одинокого можно больше гонять на работе. Я ведь у него старший табунщик. Живу в юрте, которую Га-нойон приказал поставить для своих работников. Юрта с плошку, а ютимся мы в ней вчетвером: кроме меня, кухарка с мужем и еще один батрак. Всего-то имущества у меня — два стареньких сундука да конь.

— А я так бросила бы все и убежала отсюда, — тихонько проговорила девушка и посмотрела на Того.

— И куда же ты пошла бы?

— В родное кочевье.

— В такую стужу да по такому снегу? Гиблое дело. Мы вот ехали сюда, чуть не замерзли.

— Как же быть? Неужели всю жизнь так и сидеть здесь в заточении?

— Может, приедет нойон и заберет тебя?

— Нет, он меня не заберет. Да я и сама не пойду.

— Нелегко тебе...

— Конечно, нелегко. Лучше страдать по своей воле, чем блаженствовать по чужой, — проговорила девушка.

— До чего же у тебя натоплено, — пробормотал Того, утирая пот.

— Сними кушак, располагайся поудобнее.

Того снял кушак и, улыбаясь, спросил:

— А что, если я и дэли сниму?

— Снимай, будь как дома. — Она поднялась, откуда-то из-за кровати достала кувшинчик с архи. — У нойона этого добра много. Вот попросила, решила угостить тебя с напарником. Угощайся. Напарник твой небось не пьет еще?

— Нет. Максаржав парень хороший. И, не в пример мне, уже женат. Грамоте учился. Правда, тоже не ахти какой богатей — сын захудалого гуна. Нойон учит Максаржава читать и писать, а я учу его хлеб добывать. Хозяин, кажется, намерен принять участие в судьбе парня.

— Чему же ты учишь его?

— Да всему понемногу! Думаю, и наставления простого арата ему не повредят.

От вина Того немного захмелел и попросил чаю. Выпив чай, долго сидел молча. «Славная девушка, — думал он. — Милая, приветливая». Облокотившись на край кровати, Того молча любовался Гунчинхорло.

«Вот с таким парнем я бы пошла хоть на край света. Как хорошо, покойно было бы мне с ним. Такому богатырю ничего не стоит разобрать и собрать нашу старенькую юрту», — мечтала девушка.

Утомленный после дальнего пути, разморенный теплом и вином, Того задремал. Гунчинхорло сидела тихо, разглядывая лицо спящего. На продубленном степным солнцем смуглом лице Того играла безмятежная улыбка. Видно, что-то хорошее и радостное грезилось ему во сне. Губы девушки тоже тронула нежная улыбка. Она хотела подвинуть Того, который уснул в неудобной позе, но не решилась. Она не смела прикасаться к мужчине, которого так мало знала.

— Того! — тихонько позвала девушка, но тот даже не шелохнулся. Окликнуть его погромче она боялась — могли услышать во дворе. Тогда она встала, смущаясь, подошла к спящему и легонько дернула его за рукав.

— Ты бы шел к себе, — чуть слышно прошептала она.

— А мне и здесь хорошо. — Он схватил руку девушки, притянул к себе. Гунчинхорло выдернула руку.

Того поднялся, подошел к девушке, обнял. Выпрямившись во весь рост, он стукнулся головой о низкий потолок юрты. Потер ушибленное место, подошел к алтарю с бурханами и задул лампаду.

— Я останусь у тебя, — прижав губы к уху девушки, прошептал он. От Того пахло солнцем и ветром, вином и табаком. Его усы в темноте коснулись шеи Гунчинхорло, щекоча кожу.

— Узнают люди — нам с тобой несдобровать. — Она прижалась к Того, коснулась его щеки и тут же отстранилась. — Лучше бы тебе уйти!

Того снова взял ее за руку и притянул к себе. Он сел на кровать, посадив девушку к себе на колени, и погладил ее волосы. Гунчинхорло начала тихонько всхлипывать.

— Перестань! Разбери лучше постель, я все равно не уйду. — Он начал снимать гутулы...

Мускулистая рука Того скользнула под шею Гунчинхорло. Она лежала ничком, уткнувшись в подушку.

— Почему нойон не взял тебя в жены?

— Не знаю.

— Старый хрыч, будь он неладен!

— Разве можно так говорить о высокородном господине! Гром тебя поразит.

— Без дождя грома не бывает. Не плачь, малышка, любимая моя! Не плачь! А впрочем, поплачь, выплачешься — на душе полегчает. — Того не знал, чем утешить ее, как приласкать...

На рассвете он оделся и ушел. Максаржав сладко похрапывал на своей кровати. «К добру иль на беду встретил я эту девушку? — думал Того. — Все равно, что бы ни случилось, я ее теперь не брошу. Хорошо бы уйти вместе с ней в ее кочевье. Максаржав ведь и без меня справится. Найду ему попутчиков, пусть возвращается. Ведь меня, нищего, и искать-то никто не станет».

А Гунчинхорло, лежа без сна в своей юрте, думала о Того: «Пойду за ним куда угодно. Пусть голодная, пусть бездомная, только бы с ним. Ни за что больше здесь не останусь».

Утром Максаржав отправился бродить по столице, заодно присматривая, что бы купить в подарок Цэвэгмид. Глаза у него разбегались. На улицах торговали всякой всячиной, за целую жизнь не перепробуешь того, что здесь выставлено. Максаржав рассмеялся: «Вот где опустошаются кошельки».

— Бого! Учитель велел нам посетить Гандан[Гандан (Гандантэгчинлин) — старинный монастырь в монгольской столице.], помолиться. Сходим?

— А что, если я заберу эту девушку и смоюсь? — пробормотал, словно не слыша его, Того.

— Это уж ты сам решай, Бого.

Того отважился обратиться к Думе, одной из старушек, приставленных к Гунчинхорло.

— Бабушка, молодая госпожа сказала, что ни разу не молилась в Гандане. Это ведь совсем близко! Отпустите ее с нами. Доброе дело зачтется вам.

— Нельзя, сынок. Вдруг что случится... Не сносить тогда головы и тебе, и всем нам! Сходите-ка лучше вдвоем с товарищем. — И старушка скрылась в юрте.

Столица, Великий Хурэ, с четырех сторон окружена горами. Заснеженные вершины Богдо-улы окутаны облаками, а островерхие кровли Восточного монастыря сверкают в лучах солнца. Повсюду в городе виднеются кучи отбросов и мусора, стаями бродят бездомные собаки, снуют по своим делам люди. Все здесь Максаржаву было в диковинку. «Как много народу, — думал он. — Скот эти люди не пасут, чем же они тут занимаются? Просто бродят по улицам?»

Встречались Максаржаву и богатые господа и их разряженные жены и дети, за этими богачами и Га-нойону не угнаться. А нищие здесь такие же, как и в худоне, пожалуй, даже еще более несчастные. Ему подумалось, что нелегко живется в этом мире человеку, если он не хозяин своей судьбы. Копошишься всю жизнь, как муравей, думаешь, что занят важным делом... И все же люди живут на земле, а не на небе. Все в мире от земли, и человек должен использовать то, что она дает. «Надо заняться земледелием, как отец, — мелькнуло вдруг в голове. — Вернусь домой, надо всерьез подумать об этом. Вот чужеземцы, например. Большую выгоду получают, обрабатывая землю. А чем хуже мы, монголы! Обязательно распашу и засею участок земли. Конечно, в столице на базаре или в лавках у купцов можно купить что угодно. Только без денег тут и делать нечего».