Сономын Удвал - Великая судьба

Максаржав сидел подле юрты, удобно облокотившись на чурбак, из которого он намеревался потом сделать подставку для вешалки. Он велел привести спорщиков. Из юрты вышли два арата, один невысокий, приземистый и плотный, другой высокий и тощий. Поправляя дэли и шапки, они шли к Максаржаву, продолжая препираться. Когда они приблизились, оба опустились на колени, почтительно приветствуя Ма-вана. Высокий, которого звали Жамц, сказал:

— Батор-ван, я к вам с жалобой. Тяжбе этой нет конца, я уж, кажется, разговаривал со всеми, кроме хана. А дело вот в чем. Детей у меня полон дом. Есть у меня корова, красная трехлетка, а этот человек, по имени Сурэн, у которого дома полно скота и всего один ребенок, вот уж два года как пытается забрать мою корову. Без конца ходит он и к моей родне, и к знакомым. Мы уж все сапоги разбили, подметки сносили, а дело наше все никак не решится.

— А теперь говорите вы, — кивнул Максаржав Сурэну.

— Хатан-Батор, прошу вас разобраться! Моя красная трехлетка с тавром на рогах отелилась в степи. Жамц пригнал ее в свое стадо, а тавро стер. Многие знают мою корову... — сказал Сурэн и умолк.

— А много ли у вас скота? Семья большая? — спросил Максаржав у Жамца.

— Пятеро маленьких детей да жена, — ответил тот. — И пет верблюда, чтобы перевезти груз, нет быка, чтобы запрячь его, только и есть всего, что пара овец в загоне.

— Погодите, разве вы не говорили, что у вас есть трехлетка?

— Да, трехлетка да четырехлетка... несколько тощих коровенок.

— Уведите этого Жамца и дайте ему тридцать плетей. Каков наглец! Украл чужую корову да еще жалуется! — приказал Максаржав чиновникам, а потом добавил: — Принесите хадак и слиток серебра, они лежат там, у меня в юрте, на кровати.

— Вот, видишь свой хадак? — обратился он к Жамцу. — За то зло, что ты причинил Сурэну, я отдаю ему хадак и серебро, которые ты поднес мне.

Жамц упал ему в ноги.

— Батор-ван, пожалейте, простите меня! Я отдам трехлетку, только никакого теленка от нее у меня нет!

— Возьмите с него штраф: пять голов скота — и передайте все в армейскую казну. Да всыпьте ему еще двадцать плетей!

— Помилуйте, Батор-ван, нет у меня теленка.

— Да есть же. Я знаю, что у тебя есть телка.

— О боже! — запричитал Жамц. — Я все отдам, я не буду больше обманывать, я отдам теленка с коровой, только помилуйте меня!

— Принесите-ка мне податные списки, — приказал Максаржав.

Из канцелярии принесли списки, оказалось, что у Жамца триста овец, двадцать пять голов крупного скота, восемь верблюдов и семьдесят три лошади.

— Так! И весь этот скот в наличии?

— Все есть. Вернее, почти все, пару овец лишь прирезали, а остальной скот цел.

— Вот он, оказывается, каков! Взятки дает, народ грабит, за чужой счет живет! — рассердился Максаржав. — Хорошенько проучить его и об этом рассказать всем в хошуне! — сказал он.

Тут вмешался Сурэн:

— Хатан-Батор, помилуйте его! Я возьму свою корову с теленком, и достаточно. А серебро примите от нас обоих в вашу казну. Жамц не вор, он просто решил воспользоваться моей оплошностью.

— Не могу простить. Если бы он был беден, еще куда ни шло. А у тебя-то самого много ли скота?

— Четыре головы крупного скота, та самая трехлетка, два копя да еще десяток коз и овец.

— Ну и отправляйся к себе. А этого Жамца непременно надо наказать. И объявить, что, если появится в нашем хошуне подобный человек, он понесет такое же наказание.

Максаржав вошел в юрту.

Однажды Того попросил разрешения навестить старика китайца, который спас его.

— Да он уж давно скончался, — сказал Максаржав. — Разве ты не слышал?

— Нет, я не знал... Как-то раз я видел издали светлейшего Очир-бээса, но он был не один...

— Теперь не время сводить счеты!

— А такое время никогда и не наступит, — сердито бросил Того и вышел.

Пора было готовиться к походу.

Максаржав приказал бойцам построиться, велел приготовить копей. Вместе с командирами он стоял около домика, в котором хранилось знамя. Перед строем в трех больших драгоценных курильницах дымился можжевельник. Два батора вошли в дом и вынесли знамя. Максаржав приблизился к ним, преклонил колена перед знаменем, и все цирики вслед за ним опустились на колени.

«Эта война будет пострашнее прежних. Спаси нас, гений-хранитель!» — чуть слышно прошептал Максаржав. Он подошел к стоящим поодаль жене и детям, поцеловал детей.

— Ты, Сандуйсурэн, будь благоразумен, помогай матери. А ты береги себя, Цэвэгмид! — Он поцеловал жену и направился к знамени.

Прозвучала команда: «По коням!» — и воины в один миг очутились в седлах. Полководец ехал впереди, знаменосцы заняли свое место рядом — в голове колонны. Родственники уезжавших в поход цириков кропили молоком вслед уходящему войску.

У Максаржава из головы не выходила беседа с Сухэ-Батором перед отъездом из Хурэ.

— Вы слышали, что к нашей границе подходят китайские войска? — спросил его тогда Сухэ-Батор. — Что вы об этом думаете?

— Я думаю, не много найдется у нас охотников снова пойти в подчинение Китаю. Так что если китайцы и добьются своего, на этот раз они долго не продержатся.

— Неужели мы позволим этой горстке предателей взять верх над нами, неужели допустим, чтобы китайцы снова поработили нашу родину?

— Нет, я ни за что не сдамся, пока есть силы бороться.

— Если мы начнем наступление сразу со всех сторон, то ничего не добьемся, только потеряем силы.

— Что же вы предлагаете?

— А если попросить помощи у Советской России? — прямо спросил Сухэ-Батор. Ему очень хотелось знать мнение Максаржава на этот счет.

— Я совсем запутался. То говорят об опасности с севера, то зовут их на помощь...

— Мне кажется, что с красными надо дружить, а с белыми — воевать. Белогвардейцы, изгнанные из России, могут прийти к нам.

— О красных тоже разное говорят.

— Ну конечно! В России пролетариат и беднейшее крестьянство взяли власть в свои руки, и, несомненно, разные люди и думают, и говорят об этом по-разному.

— Я тоже думаю, что Красная Россия, возможно, станет нам опорой, — сказал Максаржав.

— Красная Россия называется Советской страной. Сейчас там у них правит не царь, а партия. Под руководством партии народ взял власть в свои руки, и это очень сильная власть.

— Так-то оно так. И все же странно... ни царя, ни какого другого правителя... Хорошо, что мы с вами все-таки встретились и поговорили, но мне пора ехать.

— Жаль!

— Ну что ж, брат мой, будьте осмотрительны и осторожны, — сказал Максаржав, вспомнив наказ Га-гуна.

— Я знал, что вы так скажете... Я, может быть, напишу вам письмо. Будем надеяться на встречу, если вы снова пожалуете в Хурэ.

— Непременно. Однако сейчас мне надо спешить: белогвардейцы перешли границу.