Сономын Удвал - Великая судьба

— Берегите себя! Счастливого пути! — крикнул Сухэ-Батор, и они расстались.

«В России красные явно побеждают белых, — думал Максаржав, — может и сюда прийти их войско... Ну да бояться нам нечего, красные русские — это не бандиты... Мне кажется, Сухэ-Батор знает что-то, но не говорит пока. Он ведь был близок с русскими...»

Очир-бээс приехал в Западный край, куда его назначили управляющим, поставил большую юрту и проводил время в развлечениях, то и дело посылая местных князей за архи и кумысом.

Однажды он пригласил всех в юрту и, подвернув обшлага синего шелкового дэли, стал потчевать гостей мясом и вином.

— Вы, наверное, прячете красивых девушек? — Прищурив глаза, Очир-бээс посмотрел на двух нойонов.

— Ходят слухи, будто сюда едет Хатан-Батор Максаржав. Вам это известно? — спросил один из них.

Очир словно поперхнулся. Потом выпил глоток архи и выругался:

— А, чтоб ты сдох! Да, я позволил разделить хошун, но все равно люди знают, что он хох тайджи[Хох тайджи — феодал, не имеющий крепостных.], сын захудалого гуна! — кричал он, наблюдая, как реагируют князья на его слова. И вдруг спокойно произнес: — Если Батор-ван пожалует, мы устроим ему достойную встречу. Ставьте юрту. Вы увидите, какие люди служат у Сайн-нойон-хана! Максаржав-ван и я — мы оба потомки мудрого Цокту-тайджи!

— Говорят, Хатан-Батор пьет, по не пьянеет, — сказал один из князей. — С агримбой [Агримба — ламская степень.] из Западного монастыря он будто бы вел ученый спор и победил его. А еще говорят, что, когда в Хурэ собрались однажды князья, он поразил всех своими умными речами.

— Люди заискивают перед Ма-гуном и иной раз преувеличивают его заслуги. Известно же, что он до двадцати лет жил в работниках у Ганжуржава и однажды был избит простым табунщиком, — сказал Очир.

— Пойду посмотрю, как люди готовятся к встрече Батор-вана, — сказал другой князь и вышел.

Хотя в душе Очир очень боялся Максаржава, он старался сделать вид, что тот ему безразличен. «Максаржав, участвуя во многих сражениях, остался цел и невредим. Это говорит о том, что он очень ловок и силен и обладает поистине волшебным могуществом. Ну да я найду способ с ним справиться, он же постоянно в военных походах, кто-нибудь выдаст его, и попадется он китайцам, а уж они-то с ним разделаются...»

— Хатан-Батор едет! — донесся громкий крик с улицы.

Построив свои войска, Очир-бээс надел шапку с жинсом и отго, парадную одежду и вышел навстречу Максаржаву, который ехал во главе колонны под развевающимся желтым знаменем. Ламы и нойоны встретили его низкими поклонами и помогли сойти с коня. Очир-бээс тоже согнулся в низком поклоне и быстро проговорил:

— Нам выпало счастье встречать такого почетного гостя! Ждем не дождемся вашего прибытия. Вы не устали? — И он провел Хатан-Батора в большую юрту.

До Максаржава дошли слухи, что Очир-бээс под предлогом сбора средств для армии отбирает у аратов не только коней, овец и другой скот, но и разные вещи и даже серебро.

Наступил вечер. Максаржав велел позвать к себе Очир-бээса. Того, захватив с собой на всякий случай ружье, ремень и кнут, уселся на землю у входа в юрту и настороженно прислушивался, готовый в любую минуту прийти Максаржаву на помощь.

— Я слышал, ты защищал тибетцев, говоря, что каждый тибетец — живой бог, — сказал Максаржав. — Вместо того чтобы обирать людей да защищать тибетских лам, которые много добра награбили у бедняков, ты бы лучше позаботился о том, чтобы защитить от иноземцев свою родину! А ты еще брал подношения у этих хитрых тибетцев, мерзавец!

Очир решил ни в чем не признаваться. «Что за черт, — думал он, — насквозь видит... спрашивает о таких вещах, о которых никто ничего и знать не может. Никуда от него не скроешься!»

— Ничегошеньки я не брал у аратов, — жалобно произнес он, — если и виноват, то только в том, что принимал иногда скромные подношения тибетцев.

— Так и есть. Их подарки и сейчас у тебя за пазухой.

Очир вздрогнул, ему показалось, что два золотых кольца по пятьдесят пять цэн[Цэн — мера веса, около 4 г.] весом, которые он спрятал в кошельке, жгут ему грудь. А Максаржав продолжал:

— Когда тебя назначали сюда, что тебе велели? Сражаться с врагами или пить и распутничать? Такого человека нельзя оставлять во главе войска! Передай мне своих цириков, а сам завтра же уезжай!

— Пожалуй, это к лучшему. Я не так глуп, чтобы подставлять голову под пули. Уеду, буду жить как простой арат — ведь у меня почти не осталось подданных. Но ты имей в виду, что если тибетцы понесут урон, то и богдо-хан пострадает. Говорю это тебе из самых лучших побуждений, — сказал Очир-бээс.

— Владыка богдо не может одобрять разорения своих подданных. Будет лучше, если ты поскорее уберешься отсюда по-добру-поздорову. — Очир, увидев, как Максаржав положил руку на деревянную кобуру, подумал: «Погибну я от его руки, и никто не взыщет с него за мою жизнь, покалечит он меня — никто его не обвинит. Все будут защищать Максаржава». Он схватил шапку, надел ее и, пятясь, вышел из юрты, решив утром вернуться в свой хошун.

Всю ночь накануне отъезда Очир-бээса шел дождь. Под утро он вышел из юрты — кругом не было ни души. Он вернулся, и вдруг за его спиной кто-то резко рванул дверь. Вошел Того. Глаза его сверкали, с дэли капала вода, кончики длинных усов дрожали. Он был страшен. Казалось, он готов разорвать Очира на части. Того сжал руки Очира и завел их за спину.

— Не надо много слов, ваша светлость. Если хочешь жить — ни звука. Знаешь ли ты, мерзавец, что изуродовал мне жизнь? Ты, видно, не узнаешь меня? Я Того, табунщик Га-гуна! Ты помнишь, как твои люди избили меня до полусмерти и бросили околевать в лесу? Теперь тебе придется держать ответ за все. Я отправлю тебя сейчас прямо к Эрлик-хану[Эрлик-хан — владыка ада.]. — И, толкнув Очира на постель, Того навалился на него.

— Я был тогда молод и неразумен... — еле слышно лепетал Очир. — Это Га-гун меня заставил... Отпусти меня, я дам тебе все, что ни попросишь.

— Я бедняк, и мне добра твоего не надо, я хочу только одного — мести. Я давно прикончил бы тебя, если бы не Хатан-Батор. Он запретил мне трогать тебя.

— Врешь! Вы с ним заодно!

— Такой грязной скотине, конечно, не попять добрых намерении благородного человека. К чему много говорить? Сейчас я с тобой разделаюсь. Если есть что сказать — говори!

— Пощади! Я виноват перед тобой. Но это Га-нойон просил меня. Я обещал помочь ему. Ох, не дави так! Ох, умираю... Га-гун велел мне убить тебя, он говорил, что ты, слуга, намеревался жениться на его младшей жене.

— Ты все врешь! Ты снова клевещешь, негодяй! Га-нойон умер, и некому разоблачить твою ложь!

— Я правду говорю. Все так и было. Но я подумал, что было бы неплохо, если б младшая жена Га-нойона досталась его слуге, и велел своим людям, чтобы они оставили тебя в живых.