Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Художник поклонился — преклонил колено. Заявил, что не заслуживает такой чести. Но в любом случае сейчас он никак не может покинуть Милан — здесь у него слишком много проектов. Он умолял его величество простить его.

Король выглядит пораженным. Какой-то художник посмел отказать ему! Я заинтригован.

Вспомнил имевшиеся у меня сведения. Леонардо да Винчи. Сорока семи лет. Внебрачный сын нотариуса. По молодости обвинялся во Флоренции в содомском грехе, но обвинение сняли. Художник, скульптор, музыкант. Но помимо прочего, архитектор, ученый и изобретатель. Если бы мне удалось соблазнить его…

— Ваше величество, вместо себя я могу порекомендовать вам Андреа Соларио, — предложил Леонардо. — Одного из моих самых талантливых учеников. Именно он расписывал герцогские конюшни, кои привели вас в такое восхищение.

— О, неужели?! — детский восторг на королевском лице. — Да, это порадовало бы нас. — Улыбку сменили надутые губы. — И все-таки королева будет разочарована… ей хотелось именно вас, а не вашего ученика.

— Возможно, вы позволите мне написать что-либо для вашего величества здесь, тогда моя работа отправится с вами во Францию.

— Да, — король задумчиво хмурится, кивает. — Да… славная идея. Де Линьи… будь добр, обсуди детали.

Граф де Линьи отвел маэстро в сторонку. Король вновь обратил взор к фреске. Изобразил восхищение. Затем хлопнул в ладоши:

— Должно быть, нам пора отобедать.

Я сунул составленный договор в карман и простился с графом де Линьи, который последовал к выходу за королевской компанией. Почему я отказал королю? Просто он слишком небрежно высказал свою просьбу. У меня сразу возникло ощущение, что к тому времени, когда я доберусь до французского двора, он и вовсе забудет о моем существовании. И к тому же он печально знаменит своей скупостью. И все же это было очень странное решение, учитывая, что сейчас у меня нет никаких заказчиков или покровителей, нет и привязанности к определенному жилью. Порой я удивляю самого себя.

Я уже собирался покинуть монастырь, когда вдруг увидел его — того молодого всадника, который ехал вчера рядом с королем. Именно он посмел сказать королю, что мою «Тайную вечерю» следует оставить там, где она написана. Чезаре Борджиа — герцог Валентинуа. Человек редкостно дурной репутации… Однако если правда, что натура проявляется на людских лицах, то этот Борджиа должен обладать благородством и честью. Его нос как у Салаи — чисто греческий, никакой ложбинки подо лбом. Тонкие губы, высокие скулы, молочно-бледная кожа, лишь слегка подпорченная «французской болезнью». Его черный бархатный наряд отделан пурпурными полосами шелка — испанская мрачность не в моем вкусе, но ему она вполне к лицу. Черную бархатную шляпу украшают рубины размером с вишню. А его руки с удивительно длинными, как я отметил, пальцами выглядели в черных лайковых перчатках очень изящными.

Он представился, и когда я склонился, чтобы поцеловать его ноги, он остановил мой порыв и расцеловал меня в обе щеки. Всеподавляющий аромат мускуса.

— Маэстро, вы слишком великий человек, чтобы целовать мои ноги. — Он вновь подвел меня к «Тайной вечере». — Удивительно. Я никогда не видел ничего подобного. Глядя на фреску, я вижу не плоское изображение, но настоящий стол с живыми, сидящими за ним людьми.

Я глянул на свою работу, но увидел лишь крошечные изъяны да крошки краски на полу под ней. Меня удивило, что никто больше ничего не сказал… Неужели я единственный замечаю огрехи?

— Благодарю вас, ваше превосходительство. Вы угадали мое изначальное намерение — поселить Христа и его учеников в этой скромной трапезной.

Мы подошли совсем близко, и он присмотрелся к деталям:

— Сверхъестественно. Такое впечатление, что я могу наклониться и взять ту солонку.

Я улыбнулся:

— Благодарю вас за посредничество перед королем… Боюсь, что если бы он решил перевезти эту фреску во Францию, то к концу пути от нее вообще ничего не осталось бы.

Он взглянул на меня, и я мгновенно заметил в его глазах понимание:

— Да… это хрупкое творение. Я также видел вчера вашего Коня. Страшный позор в том, что невежественные лучники сделали с памятником.

— Его должны были отлить в бронзе. Но у герцога закончились деньги, и он использовал нашу бронзу для отливки пушек.

— Несмотря на всемирную славу, какую мог принести ему такой памятник… — Борджиа мягко усмехнулся. — К сожалению, однако, большинство правителей предпочитают оборонительное оружие монументам, когда дело доходит до непосредственного выбора.

— Разумеется, — признался я, — я понимаю его резоны. Я лишь боюсь…

— …что сохранность всех ваших шедевров будет недолговечной? Да. Это зависит, безусловно, от материала произведений. Я слышал о письме, что вы написали Иль Моро, предлагая свои услуги в качестве военного инженера.

Рот мой невольно открылся, но я удержал вертящиеся на языке слова. Как же он узнал об этом? То письмо было написано семнадцать лет тому назад, еще до того, как я перебрался в Милан.

Похоже, он прочел мои мысли и продолжил, склонившись ко мне:

— Маэстро Леонардо, я имею шпионов повсюду. Должен иметь… дабы завоевать и удержать власть. — Его зеленые глаза сверкнули. — Aut Caesar aut nihil [19] Или Цезарь, или ничто (лат.). Высказывание приписывают римскому императору Калигуле. — таков мой девиз.

Быть либо Цезарем, либо ничем. Изрядные амбиции.

— Вы хотите творить чудеса, — предположил я.

— Точно! — он ухмыльнулся. — Хочу творить чудеса. Разве можно стремиться к менее возвышенной цели?

— Мой отец сказал бы, что если понизить планку ожиданий, то с большей вероятностью можно достичь поставленной цели.

— Да, мой отец мог бы, вероятно, сказать то же самое.

— Но ваш отец, мой господин, стал Папой… а мой остался простым нотариусом.

— Что делает ваше восхождение к славе еще более впечатляющим.

Я взглянул на него с внезапным невероятным пониманием. Какой странный поворот принял наш разговор.

— Мое восхождение к славе?

— Вы только что отказались от приглашения его христианнейшего Величества. А между тем многие лорды и принцы не посмели бы даже подумать о таком.

— Вы полагаете, мой господин, я совершил ошибку?

— Нет. Я полагаю, что вас ждет великое будущее. Возможно, нас двоих ждет великое будущее…

Нас двоих?

Борджиа процитировал на латыни какого-то древнего автора: «Александр и Аристотель учились друг у друга». Я посмотрел ему в глаза. Он взял меня за руки:

— Какое удовольствие и честь для меня познакомиться с вами, маэстро Леонардо.

Я начал говорить ему про то, какое удовольствие и честь для меня знакомство с ним, но он оборвал меня: