Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

ЧЕЗАРЕ

Церковный колокол пробил двенадцать раз. Мой год завершился… кровавым триумфом. Annus mirabilis. [42] Выдающийся год, буквально: год чудес (лат.). Да, год завершился моей победой.

Я отпустил верных слуг. Велел им отправиться в таверну и там напиться, а потом развлечься со шлюхами. Они просили меня отправиться вместе с ними, но я отказался. Мне предстояло еще решить много дел.

Меня волновало будущее, как обычно я заранее строил планы. Я отправил курьеров в Рим, Флоренцию, Венецию и Францию. Отправил гонцов также в Мантую, Феррару, Перуджу и Болонью.

Послания возвещали, что предатели схвачены. Послания сообщали, что они планировали убить меня. Послания предупреждали — НЕЛЬЗЯ ГНЕВИТЬ БОРДЖИА.

Призвав Макиавелли, я поведал ему историю. Он поздравил меня:

— Мастерская операция, мой господин. Идеально устроенная ловушка.

— Я же говорил вам, Никколо, что проучу их, наших врагов. Мои — схвачены, а ваши — пришли в смятение. Теперь, когда Синьория узнает, как я поступаю с врагами… может, они предпочтут стать моими друзьями?

После ухода посланника я подошел к окну. Вгляделся во тьму, скрывавшую громадный, незримый мир, ожидающий завоевания. Я ощущал себя богом. Я чувствовал себя новоявленным Цезарем. Ощущал себя покорителем горной вершины.

Я отправился в крепость. Спустился в темницу. Паоло увидел меня. Сотрясая прутья решетки, он визгливо завопил:

— Вы же дали мне обещание!

Я приблизился к его камере. Приложил палец к губам, утихомиривая его ярость. Потом провел пальцем по горлу. Его отчаянный крик тут же оборвался.

Мне хотелось повидать Вителлодзо. Факельное пламя высветило оставленные слезами полосы.

— Позвольте мне встретиться с его святейшеством, — взмолился он. — Пусть ваш отец дарует мне прощение за грехи.

— Вот уж не догадывался, Вителлодзо, что вы настолько религиозны, — рассмеявшись, заметил я. — Эй, Микелотто, вы знали о набожности Вителлодзо?

— Нет, — покачав головой, отозвался тот. — Зато я знал, что он вел себя как мерзкий развратник.

Он приготовил бритву. Достал кочергу. Достал клещи, молоток и гвозди.

— Дайте-ка мне ваш список, Вителлодзо, — сказал я.

Он недоуменно уставился на меня.

— Ваш мстительный список с именами будущих мертвецов. Тот, что вы таскали в кармане плаща.

Его взгляд помрачнел. Он молча протянул мне заветный листок бумаги.

Я увидел там имя Макиавелли. Увидел имя Содерини. Увидел и свое собственное имя. Усмехнулся, приписал имя Вителлодзо Вителли и, перечеркнув его, вернул владельцу.

— Прочтите мое дополнение, — предложил я.

Он смиренно ознакомился с новой записью.

— Вам чертовски повезло, Вителлодзо. Вам только что представилась редкая возможность. Вы заглянули в собственное будущее.

Здесь, в этой темнице, пропитавшейся зловонием крови, мочи и смерти, мне вдруг вспомнились слова привидевшегося во сне брата: «Даже побежденный, ты останешься победителем». После казни Паоло мир для меня стал серым и холодным, но скоро я покину его и попаду в мир иной, справедливый и прекрасный. Я вновь воссоединюсь с братом, распрощавшись навеки с тем адом, в который превратилось наше земное существование.

Я не могу назвать себя праведником, мне приходилось немало грешить. Но я менее грешен, чем человек, который вскоре предаст меня смерти. Кажется, он удивлен, что я не кричал и не молил о милости, когда его палач с изуродованной шрамом физиономией начал кромсать мое тело. Сомневаюсь, что сам Борджиа выдержал бы хоть пару минут такой боли. Но, в конце концов, мое мужество не имело никакого значения.

— Все ваше мужество, Вителлодзо, теперь бессмысленно, — глумливо начал он. — Историю пишут победители. А я расскажу, каким вы оказались трусом, и все мне поверят. Я расскажу, что вы по-бабьи рыдали и молили о пощаде. Безусловно, вашу жену и детей также ждет смерть, вскоре я завладею вашим городом. От вас на земле не останется никаких воспоминаний, разве что в кратком примечании к моей истории. Глупец. Трус. Предатель. Неудачник. Вот такая останется о вас память.

Я промолчал. К чему попусту тратить слова.

В мою камеру притащили Оливеротто, и он с ходу начал обвинять меня в том, что я обманом вовлек его в заговор. Он заявил, что все козни строил я, а сам он с самого начала отговаривал меня от измены. Я просто вздохнул, покачав головой. Неужели ему не понятно, что именно этого Борджиа и добивался? Чтобы мы начали обвинять друг друга, унижая самих себя.

— Ради бога! — воскликнул я. — Давайте просто покончим со всем этим.

— Верно, давайте, — согласился Борджиа. — У меня масса дел. Микелотто? Пожалуйста, покончи с этими предателями.

Меня грубо усадили на какую-то скамью — спиной к спине с Оливеротто. Микелотто связал нас вместе, потом накинул петлю на наши шеи. Всем своим телом я ощущал, как дрожит Оливеротто. Я слышал его нытье и всхлипывания. Но сам я даже не дрогнул, не унизился до чертового стона. Слезы навернулись мне на глаза, лишь когда я вдруг подумал о моих детях, которых истребит это чудовище, но мне не хотелось позволить ему насладиться моей слабостью, поэтому, прогнав эти мысли, я представил себе, как мой брат Паоло глядит на меня с небес. Как он сейчас гордится мной в его благородном величии! Какие красочные его окружают небеса, и как белоснежны облака с отдыхающими на них ангелами! Кожаная петля затянулась под моим адамовым яблоком, и наш душитель вставил в нее утягивающую кочергу. Оливеротто в ужасе замычал и начал раскачиваться. Затылком я ощутил, как задергалась его горячая и влажная шея, пытаясь вывернуться из нашей петли. Скоро я буду с тобой, Паоло, — с тобой в том царстве, где правит справедливость, где повержены все чудовища, где выживают лишь раскаявшиеся праведники. Я начал задыхаться. Жилы на руках вздулись как змеи. Мне жаль, что я так и не смог отомстить твоим убийцам, брат мой, но…

— Это не важно, — прошептал он. — Твоя победа близка.

Мой взгляд остановился на забрызганной кровью стене. Но вот она начала бледнеть, и я узрел божественное сияние, расцвеченное яркими радужными цветами.

Их лица почернели. Языки распухли. Глаза вылезли из орбит, и в воздухе запахло дерьмом. Микелотто рассек грудь Вителлодзо, вырезал еще бьющееся сердце и показал мне. Потом плюнул ему в глаза, в которых уже угас свет жизни. Так ВОТ ЧТО ЗНАЧИТ убить человека…

Он развязал удавку. Свалил трупы на пол.

— Сожгите тела, — велел я по-испански, — а головы выставим на обозрение.

— А Орсини? — кивнув, спросил Микелотто, начиная точить топор.

— Побережем его еще денек, — сказал я. — Вы же не хотите получить все подарки сразу?