Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

— Мы прорвались, мой господин. Вы свободны.

Бредовые сны. Перемещения, вызывающие мучительные крики. Волны опиума сменялись волнами БОЛИ.

Мои кости срастались слишком медленно и плохо. Чертовски болела спина. Я ходил как сгорбленный калека. Глянув в зеркало, я в ярости швырнул его в стену. Осколки брызнули во все стороны.

Однако отвращение пора отбросить к дьяволу. Отбросить жалость. Хватит пялиться на уродливого горбуна в зеркале. Пусть я был самым красивым мужчиной в Италии… к дьяволу все сожаления.

Я жив. Я свободен. Свободен для мести.

Но для начала надо покинуть Испанию. Эта страна стала моей тюрьмой. Здесь меня считали преступником и всячески преследовали. Надо подняться в горы, перейти в Наварру. Там я буду в безопасности.

Как только я смог обойти сад, то заявил, что пора уезжать.

Со мной два проводника — Мартин и Мигель. Порядочные простые парни. Они готовы за меня умереть. И, возможно, им представится такой случай.

Мы выехали на побережье. Бешеная скачка. Добравшись до Кастреса, мы слезли с лошадей. Бросили их и отправились в Сантандер пешком.

Низкое серое небо и штормовое море. Мы попытались договориться с владельцами судов.

— Нам нужно отчалить сегодня вечером, — сообщил я.

— Вы что, шутите? — хором удивились владельцы. — Поглядите, что делается на море!

Мы заночевали в гостинице. Проснулись до рассвета. Вышли в порт затемно. Море поутихло. Я передал лодочнику увесистый кошель золота.

— Должно быть, я обезумел, — пробурчал он, взяв деньги.

После выхода из гавани ветер заметно усилился. Поднялись большие волны. Владелец судна перетрусил. Он вернул мне деньги. Повернул к берегу и причалил в какой-то рыболовецкой деревушке… очень далеко от Бернико.

Только через два дня нам удалось найти мулов. Нам опять предстояла бешеная скачка. Глядя на клубящуюся за нами пыль, погонщик мулов всхлипнул:

— Не погубите моих животных!

Плевать на погонщика. Плевать на его животных.

Мы с трудом ехали по извилистым горным тропам. Снежный холод пробирал до костей. Мы ночевали в пещерах. Наши ноги совершенно закоченели.

По ночам я видел Смерть — ее дружелюбные улыбки. «Пойдем со мной, Чезаре. Держи мою руку. Брось ты все эти мучения… жизнь того не стоит».

— Скоро ты уведешь меня, но еще рановато, — отвечал я Смерти. — Мне надо закончить земные дела, посчитаться с предателями. Подожди, пока мне стукнет тридцать два. Дай мне еще один годик.

На следующее утро снег закончился, и выглянуло солнце. Мы пересекли границу Наварры. Спустились в долину. Въехали в ворота. Вошли в замок. Король приветствовал меня словами:

— О боже! Да это же Чезаре Борджиа… как сам дьявол.

Завывания ветра и барабанная дождевая дробь. Тишину прорезали крики: «Противник на подходе!» Я резко открыл глаза. Вскочил, выглянул в окно. В полумраке маячило движущееся войско.

Я призвал слуг. Меня облачили в надежные доспехи. Да, проклятье, ДА. Долго же я ждал появления реального врага. Куча времени потрачена на эту мелкую клановую войну.

Но теперь я не упущу свой шанс. Пора разбить врага и быстро покинуть эту землю. Мы соберем армию и отправимся в Италию. Отомстим предателям.

Но сначала надо победить ВРЕМЯ. Я вышел из шатра. Вскочил на лошадь. Потряс двуглавым копьем — подарок короля Наварры.

— За мной! — крикнул я моим солдатам.

Трудная дорога. Бешеная СКАЧКА. Дождь слепил мне глаза. Копыта месили жидкую дорожную грязь. Я глянул вперед. Ко мне приближались три рыцаря. Я оглянулся — где мои воины? Их очертания сливались вдали в темную массу.

Похоже, я угодил в ловушку. Но, черт побери, больше медлить нельзя. Отступать некуда. Все равно у меня осталось лишь шесть месяцев. Я мысленно прокричал свой девиз. Aut Caesar aut nihil!

Я атаковал рыцарей. Орудовал двухголовым копьем. Сокрушительные рубящие удары. Один рыцарь упал — с дырой в голове. Двое наступали… ближе, ближе, черт побери! Вам известно, кто перед вами?

Я взмахнул тяжелым двойным копьем. Глаза моих противников полны страха. И вдруг… БОЛЬ. Я опустил взгляд. Из моего бока торчало копье. Сталь глубоко вошла в мою плоть.

Я упал с лошади. Свалился в грязь. Кровь заструилась по латам, дождь застилал глаза. Появилась Смерть, наблюдая в ожидании.

Я поднялся на ноги. Смахнул с глаз дождевые капли, сделал вдох. Каждый миг казался мне вечностью. Я выдернул поразившее меня копье — обжигающая боль, фонтан крови.

Передо мной дождевая завеса, прищурившись, я увидел за ней уже целое воинство. Оно движется на меня, обнажив клинки.

Смерть улыбнулась. Она протянула мне руку…

Я вышел встретить вас у ворот. Мы обнялись; давненько же нам не доводилось повидаться. Вы залюбовались сельским пейзажем: более того, это мои виноградники и оливковая роща, и даже речка, бегущая у подножия холма, практически тоже моя. Другие имения? Нет, всё здесь, перед вашими глазами. После долгих лет блужданий по коридорам власти я не увеличил родительского наследства. Наше захудалое королевство, полное лошадиного навоза, детских воспоминаний и грусти о быстро угасающем осеннем свете.

Хлопнув меня по плечу, вы попытались настроить меня на приятную беседу. Вы спросили, как проходит здесь, на природе, моя личная жизнь. Я отпустил шутку насчет козлов в огороде; вы рассмеялись и заметили: «Ах, Никколо, вы ничуть не изменились!» Но, по-моему, мы оба знаем, что ваши слова далеки от истины. Правда, для сорокачетырехлетнего человека у меня мало морщин, и я сохранил в неизменности юношескую стройность. Но приглядитесь получше, загляните в мои глаза. Неужели вы не видите, что из них исчез беззаботный, насмешливый и лучистый взгляд на мир? Я истомился от скуки и стал подозрительным. У вас возникла легкая неловкость в предчувствии того, что в любой момент я могу начать плакаться.

Итак, что же вы упустили? Что произошло со мной? В общем, много всякого. Давайте припомним. Апогей моей карьеры — гордость всей моей жизни — пришелся на лето 1509 года, когда я прибыл в Пизу с флорентийским ополчением, наконец завершив затянувшуюся и безотрадную войну. Торжествуя победу, Флоренция два дня жгла костры, а все мои друзья прислали мне хвалебные письма. Лично я и все флорентийцы исполнились тогда светлых надежд, торжества и ликования. Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать, что нас сгубило самодовольство. Мои ополченцы заняли Пизу с такой легкостью, что люди поверили в собственную непобедимость, и гонфалоньер решил, что больше нет необходимости тратить новые деньги и силы. Таков главный недостаток флорентийцев — мы веселимся летом и плачем зимой.