Франсуаза Шандернагор - Цвет времени
- Название:Цвет времени
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Флюид
- Год:2008
- Город:Москва
- ISBN:978-5-98358-179-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Франсуаза Шандернагор - Цвет времени краткое содержание
Отчего восьмидесятилетний Батист В***, бывший придворный живописец, так упорно стремится выставить на Парижском салоне свой «Семейный портрет», странную, несуразную картину, где всё — и манера письма, и композиция, и даже костюмы персонажей — дышит давно ушедшей эпохой?
В своем романе, где главным героем является именно портрет, Ф. Шандернагор рассказывает историю жизни Батиста В***, художника XVIII века, который «может быть, и не существовал в действительности», но вполне мог быть собратом по цеху знаменитых живописцев времен Людовика XIV и Людовика XV. исторический контекст позволяет автору на частном примере судьбы артиста исследовать вечные вопросы творчества в целом.
Франсуаза Шандернагор — признанный мастер-романист и глубокий знаток прошлого Франции, в частности XVII–XVIII веков. Блестящий, отточенный стиль, изысканная, в духе тех времен, лексика, тонкий психологизм делают ее романы столь интересными и убедительными, что от них трудно оторваться. Ибо, повествуя о судьбе отдельного человека, будь она вымышленной или подлинной, Франсуаза Шандернагор ищет — и находит — прежде всего, главную краску, близкую сердцу любого читателя, краску, имя которой — цвет времени.
Цвет времени - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Это я уже заметил, — парирует его отец.
Будущие портретисты по-прежнему стремятся попасть в обучение к В***, но среди художников начинают ходить разговоры о гнетущей обстановке в его мастерской, отравляемой бесконечными препирательствами отца с сыном.
Атмосфера совсем накаляется, когда Жан-Никола, будучи неспособным вдохнуть жизнь в свои произведения, берет на себя смелость выдвигать идеи. Историческая живопись всегда зиждилась на идеях, вот и жанровая, которая начинает входить в моду, тоже широко пользуется ими: так, кошка на картине — уже не просто кошка, а символ предательства (или сладострастия, в зависимости от сюжета); лента — обыкновенная лента — служит признаком фривольности; карточный домик изображает непрочность любовных связей; закрытый веер говорит о безоговорочной капитуляции его владелицы; разбитое яйцо означает потерю невинности; часы напоминают о скоротечности времени; а бюст, одиноко стоящий в углу, знаменует собой искусство в целом. Публика, обожающая шарады, изощряется в догадках: художник неудачно изобразил личико ребенка — в его смазанных чертах тотчас усматривают тонкий намек на изменчивость детского сознания! В общем, зрители распространяют на повседневную жизнь мрачную многозначительность всяких memento mori и vanitas vanitatum [36] Memento mori (помни о смерти), vanitas vanitatum (суета сует или тщета) — латинские выражения, часто служившие названиями картин.
, коими прошедший век окружил понятие смерти.
В***, ненавидевший любую траурную риторику и погребальный плеоназм, не был готов покориться этой новомодной символике и обезьянничать перед публикой. Разумеется, он тоже использовал и прежде, и теперь некоторые мифологические атрибуты, но никогда не злоупотреблял ими: если писал стрелу, то почти незаметную, если павлина, то скромного, если полумесяц, то совсем бледный… Эти атрибуты служили всего лишь предлогом, но уж никак не поводом для создания картины. Например, предлогом — как у его кумира Рубенса, — чтобы обнажить красноватую или розовую плоть, набросить голубое покрывало на рыжие волосы, обвить золотыми лентами зеленый бархат, или, в утеху себе, изобразить на заднем плане бушующее море, деревья с облетевшей листвой.
Зато Жан-Никола, шедший в ногу со временем и желавший слыть передовым, относился к идеям с полной серьезностью. На последнем Салоне, где его отец выставил портрет четырех принцесс в натуральную величину, в костюмах природных стихий — Огня, Воздуха, Земли и Воды, — стихий, выраженных единственно в красках и больше ни в чем, стихий, сведенных к самому простому своему воплощению, а именно к позам и лицам, Жан-Никола услышал, как двое посетителей судили работу Батиста без всякого снисхождения: «Да, легкая, живая, блестящая манера письма. Разумеется… Ну а дальше-то что?» Жан-Никола любил отца, невзирая на их разногласия, и ему было больно это слышать; он подумал, что сможет помочь отцу вложить в его работы ту глубину, то самое «дальше», которых им не хватало.
Батист, поглощенный другими заказами, попросил сына закончить для некоего господина Дюваля, директора — притом весьма обеспеченного директора — Индийской компании, трогательный семейный портрет (муж, человек в летах, разворачивает карту Азии перед своею женой, довольно уже немолодой дамой в платье из серой тафты; она нежно положила руку на его плечо, устремив взгляд на пуделя, играющего у их ног); итак, Жан-Никола решил подчеркнуть взаимную привязанность пожилых супругов, показать на картине пример идеальной любви, которая, несомненно, вызовет на ближайшем Салоне восхищение публики. Филемон и Бавкида. С людьми все ясно, остается написать только собаку, и он сделает это на свой манер — современный.
Два дня спустя Батист, вернувшийся домой, застывает прямо на пороге мастерской. Он озирает картину — с изумлением, притом с мастерски разыгранным, преувеличенным изумлением: комедиантство у него в крови; вдобавок ему не терпится взять реванш за пятьдесят лет рабского подчинения властям, академиям, вельможам, богачам — в общем, сильным мира сего. «Кто посмел?» Ученики съеживаются, подручный исчезает в чулане, Жан-Никола отступает в темный угол. В*** медленно подходит к портрету. Он даже вынул и напялил очки… Непонятно, ворчит он или мурлычет — мурлычет от удовольствия, предвкушая сцену, которую собирается устроить, — во всяком случае, он издает какие-то урчащие звуки и, как всегда, первым делом обрушивается на Жана-Никола: «Ага, теперь я вижу! Теперь мне все ясно! Месье считает себя умнее всех! Да-да, не спорь, ты решил поумничать! Изобразить великого мыслителя! Мадам Дюваль держит у себя маленького пуделька, которого обожает — слышишь меня? — обожает! Ты же берешь и пишешь рядом с ней борзую!.. Ее собачонка ни минуты не посидит на месте, носится как угорелая, именно поэтому на моем портрете она притягивает взгляд своей хозяйки, отвлекая ее даже от мужа, а ты… ты изобразил спящую борзую у ее ног! Спя-щу-ю! И вдобавок борзую — о, я прекрасно понимаю причину, ведь борзая — символ верности, не так ли? Вот мы и добрались до самой сути! Месье решил предъявить, во что бы то ни стало предъявить свою идею! Как будто при виде этой пары стариков, с их позами, с их лицами, зрители сами не разберутся, что к чему! Но объясни ты мне, Христа ради, почему тебе вздумалось написать свою борзую уснувшей? Говори, почему?»
— Ну… — мямлит Жан-Никола, — спящая собака яснее выражает… гм…
— Что выражает?
— Э-э-э… верность.
— Ага, стало быть, верность, да еще в тройном размере! Один раз в стариках, второй — в собаке и третий — в ее сне! Да неужели ты не видишь, осел эдакий, что спящая борзая в композиции этого портрета не только перепевает и без того ясную мысль, но еще и противоречит ей! Это же абсурд! И потом, откуда взяться борзой в буржуазном доме, да еще в гостиной! Ну где тут логика? И вдобавок у дамы, которая души не чает в своем пудельке! Когда же ты, дурень упрямый, перестанешь писать картины головой и начнешь работать руками?
И В*** не лишает себя удовольствия процитировать Шастелена, не указывая, впрочем, автора: «Итак, перед вами испорченный портрет. Испорченный чрезмерным умствованием! Вбей себе в башку, мыслитель, что в живописи наиглавнейший талант — глупость. Или, если это слово тебя шокирует, пусть будет наивность! Наивность!»
Батист, вставая поутру, твердо намеревался щадить самолюбие Жана-Никола и поощрять его к работе; Батист ввечеру кипел от гнева на этого пожирателя слив, который ухитрялся испоганить все, за что берется. Батист поутру давал себе торжественную клятву никогда больше не поручать ничего срочного этому недотепе; Батист ввечеру клял себя за то, что доверил ему написать букетик цветов или шпагу. Батист поутру был исполнен решимости позволить сыну выбрать между морской службой или бакалейной лавкой; Батист ввечеру убеждал себя, что гениальность — дочь твердой воли. Короче сказать, Батист поутру просыпался в радужном настроении, а Батист ввечеру засыпал в полном разочаровании.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: