Назир Зафаров - Новруз

Пришлось подняться с трави и подойти к шалашу.

— Ну что тебе?

— Давай ставить силки. Ты помнишь, где вчера кричали перепела?

— Не помню.

— У тебя ушей не было?

— Были. Только я их обратил к небу, где пел жаворонок.

— Глупый жаворонок. Кому он нужен? За него не то что коровы, курицы дохлой не дадут.

— Пусть, зато он красиво поет…

— Ладно. Держи силки, идем!

Все было приготовлено: глина замешена, бороздки в земле прорыты. Концы конского волоса Сафар-чиканак клал в бороздку, замазывал глиной. Снаружи оставалась лишь петля. Умению Сафара можно было только позавидовать. Мастер на все руки. И где он всему этому научился?

Расставив силки, мы вернулись к шалашу. И вовремя. Солнце вдруг провалилось за холмы, и сразу стало темно. В двух шагах ничего не увидишь. Вроде бы мы ослепли.

— Ты здесь? — спросил я Сафара.

— Здесь.

— Давай влезем в шалаш!

Мне хотелось поскорей укрыться, отгородить себя от степи, которая в темноте казалась таинственной и страшной.

— Нельзя, — спокойно ответил Сафар. — В шалаше мы не услышим, откуда летят перепела.

Со своими перепелами он забыл, что уже ночь, что дует ветер и скоро станет холодно. Забыл, что надо поесть: с утра мы ничего не имели во рту.

О еде вспомнил не я один. Арслан уже давно повизгивал, заявляя о своем праве на кусок лепешки. Настало время ужина.

— Мы можем слушать крик твоих перепелов около мешочка с сухарями, — сказал я Сафару.

— Они хрустят, спугнут птиц.

— Что же теперь, ни есть, ни пить?

— Утром поедим.

— До утра можно умереть с голоду. Вот и Арслан скулит.

— Собака способна не есть три дня.

Сафар все знал, спорить с ним было бесполезно. Поэтому я влез в шалаш и стал искать там мешочек с сухарями.

— Зря ищешь, — усмехнулся Сафар. — Я спрятал сухари в стожок янтака.

Правду он говорит или обманывает, понять было трудно. Но мешочек в самом деле исчез из шалаша. Не было тут и кувшинов с водой. Воду он, видно, тоже унес.

Идти к стожку мне не хотелось. Во-первых, те» но, о-вторых, страшно.

Я сел на одеяло и стал думать. О чем может думать голодный мальчишка? О сухарях? Нет. Я думал о том, что впереди ночь и что она холодная. Что придут волки и слопают нас. Сухари в стожке они не тронут. Зачем им сухари, когда есть осел и двое мальчишек? Арслан вряд ли справится с серыми. Он голоден, а у голодного, как известно, сил мало.

— Ладно, — подобрел Сафар, — ешь сухари! Они лежат под подушкой.

Страшные мысли мои сразу исчезли, будто их ветром сдуло. Кстати, ветер, холодный и напористый, прибежал с холмов и принялся трепать траву на крыше шалаша. На смену страшным мыслям пришли добрые и веселые. Особенно добрыми они стали, когда в рот мой попал первый сухарь и хрустнул на зубах.

— Тише! — предупредил Сафар. — Вот-вот появятся перепела.

Я закрыл поплотнее рот, чтобы ни один звук не вылетел, и принялся уничтожать сухую лепешку. Не целуй» лепешку. Перед тем, как ее высушить, ее разделили на части, и вот одну из таких частей, величиной с пол-ладошки, я старательно разгрызал. Расправившись с первым сухарем, я принялся, естественно, за второй, но тут во мне заговорила совесть.

— Сафарджан! — позвал я друга. — Возьми лепешку.

Сафар не отозвался сразу. Должно быть, голод был не так силен, чтобы одолеть упрямство моего друга. Но все же одолел.

— Потом, — сказал тихо Сафар. Сказал и вздохнул грустно. — Покорми лучше Арслана.

Я позвал Арслана и сунул в его пасть сухарь. О сохранении тишины пес, конечно, не побеспокоился. Он так рубанул клыками лепешку, что хруст разнесся по осей степи. Сафар даже присел от неожиданности.

— Тсс!

Но предостережение запоздало. Арслан уже расправился с сухарем и требовал следующего.

— Не давай больше! — остановил меня Сафар. — Нам жить здесь несколько дней.

Несколько дней! Пояснение не столько удивило меня, сколько напугало. Оказывается, Сафар собирается жить в степи неделю. Теперь уж волки наверняка слопают нас. На одну, ночь им хватит осла, а на вторую и третью потребуют кого-нибудь из нас. Некормленый Арслан — плохой защитник, он сам может стать добычей серых. И я бросил псу второй сухарь. Пусть набирается сил.

Снова раздался хруст, и снова Сафар прошипел:

— Тсс!

— Больше не дам! — объявил я Арслану. — Двух сухарей на двух волков хватит. Ложись и стереги шалаш!

— У шалаша его можно удержать только сухарями, — сказал Сафар. — Привяжи его веревкой.

Пришлось вылезти из шалаша, найти конец веревки и закрутить ее вокруг стебля янтака. Я выбрал самый толстый, чтобы Арслан не оторвал его от корня.

— Сиди тихо!

Если бы мне так посоветовали, я бы сразу лег и заснул. Время сна. Но Арслан ждал от меня не совета, а сухарей. И стал их требовать. Он крутился на одном месте и скулил.

— Замолчишь ты! — погрозил ему пальцем Сафар.

В темноте ни пальца не видно, ни самого Сафара.

Да и что для Арслана наши угрозы?!

— Будь около него и дергай за веревку, когда начнет скулить!

Сафар придумывал мне занятия, способные привести только в уныние. Вместо того, чтобы, накрывшись одеялом, спать в шалаше, я должен был караулить пса. Так мы поменялись с Арсланом ролями. Что мне прикажет делать Сафар, когда появятся волки? Наверное, лаять!

Между тем, наступила ночь. Настоящая южная ночь с яркими звездами на высоком темном небе. Мрак окутал степь. Кто был в степи ночью, знает, какая она безмолвная, какая таинственная. Будто все живое исчезает и только ветер, пролетая, трогает сухие травы, и они тревожно звенят.

Живыми в степи были лишь мы, и то притаились, затихли, словно нас и не было Так начались первые минуты ночи. Недолго, однако, длились они. Безмолвие спугнул наш перепел. Из клетки вдруг вырвалось громкое, на всю степь: пит-пиль-дык!

Он выстукал языком три звука. Всего лишь. Подождал, и снова: пит-пиль-дык!

И что же? Степь ожила. Сначала одна, потом другая, потом третья перепелки закричали, отзываясь на призыв нашего Ибады-ака. Однако отзыва трех певцов ему оказалось мало. Он снова позвал: пит-пиль-дык. И тогда заговорила вся степь.

Я никогда не думал, что в степи может быть столько перепелов. С разных сторон, вдали и вблизи, кричали они, кричали одно и то же, по по-разному. Звук был то высокий, то низкий, то длился долго, то с короткими перерывами.

Самым звонким был наш Ибада-ака. И к нему стали слетаться остальные перепела. Я уже говорил, что птиц легко узнать по звуку, который издают крылья, рассекая воздух. Услышишь его один раз и не спутаешь уже со звуком крыльев других птиц. В нем есть что-то тревожное, и об этом я говорил. И вот когда не один, а целый десяток перепелов летит, кажется, будто набегает тихо рокочущая волна. Волнение какое-то охватывает сердце, хочется броситься ей навстречу. Именно такое волнение охватило меня. Я попытался вскочить, но Сафар ухватил мою руку и прижал к земле.