Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле

Скоро митрополит огласил решение собора:

«Господин преосвящённый Зосима, митрополит всея Руси, и архиепископ, и епископы, и архимандриты, и игумены, и протопопы, и весь божественный священный собор всем прелестникам и отступникам веры Христовой: тебе, Захар чернец, и тебе, Гавриил протопоп, и тебе, Максим поп, и тебе, Денис поп, и тебе, Макар дьякон, и тебе, Гридя дьяк, тебе, Самуха дьяк, и всем единомышленникам, мудрствующих с вами вашу окаянную и проклятую ересь, что чинили вы в Великом Новгороде дела злые неподобные: многие из вас оскверняли образ Христовый и Пречистой Богородицы, писанный на иконах, иные надругались над крестом Христовым, а иные святые иконы расщепляли, в непотребные места кидали, зубами кусали, да в огне сжигали. А иные из вас на самого Господа нашего Иисуса Христа сына Божьего и Пречистую его Богоматерь хулу изрекали, сыном Божьим его не называли и на великих святителей наших и чудотворцев Петра, Алексея, Леонтия и Сергия хулу изрекали. Иные из вас во время поста ели мясо, и яйца, и молоко, а есть и такие, что субботу чтили паче Воскресения Христова, а иные из вас воскресению Христовому и его святому вознесению не веровали, и чинили всё это по обычаям иудейским, противясь божественному закону и вере христианской.

Обо всех беззаконных делах ваших дознался сын мой Геннадий, архиепископ Новгородский, которому вы на себя записи подавали и прощения просили. И Геннадий, архиепископ, с тех списков речей ваших переписал подлинники и прислал сюда к господину и сыну моему Великому князю Иоанну Васильевичу всея Руси.

И господин мой о святом духе князь великий Иоанн Васильевич всея Руси с архиепископом и всеми епископами, и со всем священным собором, и смирными своими боярами, и дьяками, выслушав грамоты и списки Геннадия, архиепископа Новгородского, что о ваших злых еретических делах свидетельствовали, за отступление от веры Христовой по божественным и священным правилам святых апостолов и святых отец, господин преосвященный Зосима митрополит всея Руси, служебник его Тихон, архиепископ Ростовский и епископы, и весь божественный священный собор, всех еретиков осудив, повелел: священников от сана отстранить, и всех вкупе от святой церкви отлучить».

Собор встретил послание митрополита Зосимы недобрым молчанием. Первым вышел Великий князь, остальные за ним.

Игумен Волоцкий, тот и вовсе лицом побелел, вылетел из палат митрополичьих, словно злым охотником птица неправедно подстреленная. Расходились молча. Дальние – остановились в монастырях московских, ближние разошлись по домам.

Фёдор Курицын в эту ночь не мог сомкнуть глаз. Рядом, утопая в пуховых перинах, с умиротворением на лице, спокойно почивала супруга, – ему бы такую безмятежность! – согревая его мысли ровным дыханием. Обычно, прислушиваясь к ритмам её сна, он засыпал под утро, давая вконец необходимый отдых мятущейся душе. Никто никогда не знал, что творится в ней. Она была словно замкнута на замочек, ключ от которого спрятан так далеко, что сам он, если бы захотел, не смог бы его отыскать. В беседах с братом, реже с отцом, иногда с государем, более часто в воскресных встречах с друзьями, он делился своими взглядами, но не более… Переживания, сомнения, тайная исповедь перед самим собой – оставались для ночных часов, когда ничто не может потревожить течения мысли. Тогда созревали в его голове образы, в дальнейшем попадавшие на чистый лист бумаги, и неожиданные ответы иноземным государям, присылавшим послания господину его Великому князю Иоанну Васильевичу. Тогда принимались решения, взвешенные и правильные, рождались слова, выстраданные и выверенные, как вечная истина в писаниях ветхозаветных пророков. Тогда в планах его и проектах, озарённых ярко вспыхнувшими в ночи идеями, обозначались крутые повороты, сулившие изменения не только в государевых делах, но и в собственной судьбе его.

Сегодняшняя ночь обещала быть крайне беспокойной. Сомнения одолевали его. Мысли в голову приходили большей частью тревожные и волнительные, на грани отчаяния и безысходности.

Нечаянно прочитанные в письме Владыки Геннадия строки о том, что его считают главным еретиком в Москве и к нему относятся те страшные обвинения во всяческих нарушениях церковных устоев, таких важных для каждого жителя державы – от сирого нищего до высокого боярства, обожгли душу, словно выстрел заморской пищали, сковали разум холодным страхом не только за себя, но за жену, брата, малых детей, старых родителей. Что будет с ними? То, что половина обвинений – неправда и сущий вымысел, ничего не значит. Это письмо зачитают на церковном соборе в присутствии духовных пастырей от Суздаля до Соловецких островов, от Ростова Великого до бескрайней Югорской земли. Это будет сигнал для расправы над ним. Внезапно ему представились искажённые гневом лица старцев, игуменов и иереев монастырских, с которыми, защищая интересы государя, сталкивался он в недавней поездке по Руси-матушке. Кто защитит его? Кто вступится? Отец Алексей ушёл в лучший мир, где будет держать ответ перед Всевышним. Иван Чёрный бежал в Литву. Сын князя Патрикеева слишком молод. Елена Волошанка, вдова Ивана Молодого, обещала покровительство. Но как она сможет противостоять решению Собора? В лучшем случае, имя его предадут анафеме, в худшем… – об этом не хотелось думать – дни его будут окончены в казематах отдалённого монастыря от голода, холода или руки наёмного убийцы.

Мысль, что враги его будут торжествовать, а дело, которое он стремится осуществить – создание государства, где все жители будут равны перед судом праведным, вершить который будет справедливый царь, погибнет, леденила кровь.

Курицын поднялся, не дождавшись рассвета. День провёл сумбурно, каждую минуту ожидал, что вот-вот за ним придут стрельцы.

Вечером позвали к Великому князю. Государь сидел один, пребывая в большом раздумии. Постельничему велел не пущать никого, пусть сам турецкий султан или германский император будут стоять у порога. Долго молчал, наконец, нахмурившись, промолвил слово веское:

– Осудили еретиков новгородских. Мог и ты, Фёдор, быть среди них. Указывал Геннадий в послании собору, что ты главный зачинщик. Да велел я Зосиме имя твоё пропустить, когда будет зачитывать послание его.

На глазах Курицына навернулись слёзы, он опустил голову, чтобы не выдать минутную слабость свою. Поднял глаза на князя – будто и не было коварной слезинки. Вот тот, кого он боготворит на земле больше всего. Царь – естеством человек, властью же подобен Богу. Будет вершить он суд праведный, не глядя на сан, чин и звание.

Встал на колени, промолвил тихо:

– Я, государь, готов за тебя голову сложить.