Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле

«Бью тебе челом, отец мой, Великий князь и государь вея Руси! – писала Елена. – Ты сказывал отец, что я не выполняю твоих наказов, это неправда. О греческой церкви я била челом мужу моему, но он и мне отвечает то же, что московским послам. Поп Фома не по мне, а другой из Вильны есть со мной – очень хороший. Другого не надо. Да и как мне попа нового выбирать? Сам знаешь, кого я в Москве видала? А боярыню как ко мне из Москвы прислать? Как её держать, как ей со здешними сидеть? Если бы ты, батюшка, хотел, то со мною бы её послал, когда я в Литву ехала.

Так ты бы, батюшка, на сердце не держал, что мне наказ твой можно забыть. Когда меня в живых не будет, тогда отцовский наказ забуду.

Служебница твоя и девка, Елена».

Курицын вернул письмо Великому князю и нечаянно встретился с ним взглядом. Зрачки Иоанна Васильевича сузились от гнева, спокойствие Курицына начинало выводить его из себя. Он едва сдерживался, чтобы не обрушить на дьяка накипевшую злость.

– Видишь, и то ей не надо, и это ей не надо. О том, что муж нудит к римской вере, ни слова. Не пойму, что же князь Василий Ромодановский? Говорил с нею или нет? Сидит теперь в арестной избе. Не сносить ему головы.

Курицын вздрогнул. Вчерашние записи встали перед глазами. Многие, кто был связан со сватовством и свадьбой Елены Иоанновны, попали в опалу. Список был длинный: Владимир Гусев, Михайло Русалка-Морозов, отец и сын Патрикеевы, князь Семён Ряполовский, теперь вот Ромодановский. Кто следующий? Ведь и он, Курицын, в Литву ездил. А в договоре о дружбе, который с Яропкиным готовили, Александр отказался называть Иоанна Васильевича государём всея Руси. Небрежение к имени государя всем боком вышло, кроме него, Курицына.

– Готовь, Фёдор, новых послов в Литву, во главе поставь боярского сына Ивана Мамонова. Послам от моего имени дай такие наставления:

«Чтоб во всём между вас было гладко, пили бы бережно, не допьяна, чтобы вашим небреженьем нашему имени бесчестья не было, ведь что сделаете не по пригожу, так нам бесчестье и вам тоже. И вот бы во всём себя берегли, а не так бы делали, как князь Семён высокоумничал с князем Василием, сыном Ивана Юрьевича».

В этом месте государь внимательно посмотрел на Курицына. Тот взгляд выдержал и бровью не повёл, а про себя подумал: «Видать, скоро мой черёд! Почему медлит Великий князь?»

– Передам два письма. Одно Александру, второе, тайное, дочери Елене. В письме Александру, – продолжил Иоанн Васильевич, – скажешь, что посылали мы послов в Молдавию и Крым. Стефан Великий и Менгли-Гирей готовы в союз с ним вступить. Но крымский государь требует дань платить с тринадцати городов: Киева, Канева, Черкасс, Путивля и других.

Ещё пусть запишут послы в память, что нужно выведать для меня секреты литовские. Сдаётся мне, с Александром никто договор о дружбе не подпишет. Я ведь через посла нашего передал хану тайную грамоту, в которой написал, что дружбы с Александром не желаю. Так что перечень в память послам такой будет:

1. Пытать, был ли у Александра Стефанов посол и заключён ли мир между Молдавией и Литвой?

2. В мире ли со Стефаном польский и венгерский короли?

3. Был ли у Александра посол Менгли-Гирея? Если был, то готов ли Александр выполнить условия хана?

4. В мире ли сейчас турецкий султан с Молдавией, Польшей и Литвой?

Пошлёшь ко мне Мамонова завтра по обеду. Пусть грамоты к Елене заберёт.

Уходил от государя Курицын с недоброй тревогой на сердце…

– Да не забудь! – кричал вслед государь. – Пусть передут Александру поклоны от меня, от Великого князя Дмитрия, от матери его Елены, от жены моей Софьи Фоминичны. Про себя же подумал: «А не попросить ли мне жёнку свою грамоту написать? То бишь, пусть мою перепишет, как свою. Пойдёт на это, значит, прозрела Софья, прощу её. На нет и суда нет».

Медленно тянулись дни опалы Софьи…

– Кто бы мог сказать, что так будет проходить золотая осень жизни моей, – думала царевна.

Утро она проводила в библиотеке, читая труды Платона в переводах Марсилио Фичино. Их привезли из поездки во Флоренцию братья Ралевы. Лежали без дела, да вот пригодились. После обеда закрепляла прочитанное с учёным греком Дмитрием Траханиотом.

– Пора бы за Аристотеля браться, – обычно говаривал в конце беседы Дмитрий.

– Рано, рано, – отвечала царевна, польщённая высокой оценкой. Под пыльным оком кардинала Виссариона она ещё в Риме прочитала всего Аристотеля. Платона в папской библиотеке не было. А как читать труды ученика, когда трудов учителя не освоила?

Едва дождавшись вечера, Софья надолго запиралась в опочивальне с духовником Митрофаном и врачом Николой Булевым. Говорила допоздна. А потом ещё долго горела свеча в опочивальне.

О каждом шаге царевны государю ежедневно докладывал князь Шастунов.

– Нешто одумалась? – вопрошал у себя Иоанн Васильевич. – А, может, всегда такая была, охочая до книг? Может, не доглядел за женой? Всё дела, дела.

Однако крепкие стены возвёл в опочивальне Софьи Фоминичны Фиорованти! На всякий случай государь приказал продолжать следить за женой.

А с той случилась нежданная радость. Письмо от брата, которое Софья рассчитывала получить через полгода, но никак ни за полтора месяца, тайком передал тверской купец вместе с подарками.

«Любезная сестрица, Великая княгиня Софья Фоминична, – читала царевна, уединившись от глаз людских. – Твоё письмо, которое ты направила с тверским купцом, торговавшим в Риме горностаями, нашло меня довольно быстро, всего за три недели. Послы твоего мужа, Великого князя Иоанна, видимо, менее расторопны, чем люди торгового сословия – с дорогой до Венеции они управляются за три месяца. Но не в том речь. Благодарю тебя, сестра, за беспокойство о моей дочери. Слава Богу, она прислала мне весточку, и я гостил у неё в замке почти полгода.

Ты, Софья, пишешь о неком Фёдоре Курицыне. А я себе думаю, как может какой-то дьяк, по-нашему, чиновник, иметь влияние на государя своего. То, что ты пишешь о нём с такой большой озабоченностью, говорит мне о том, что твои опасения не напрасны, потому я взялся скоро выполнять твою просьбу. Хочу тебя огорчить. Желающих ехать в далёкую Московию среди местных философов не находится. Все они читают лекции в университетах, иные состоят на обеспечении богатых и именитых людей, покровителей разных искусств. Взять известного тебе Марсилио Фичино. Старик Козимо Медичи подарил ему имение в Кареджо под Флоренцией, рядом со своим. Души в нём не чает, сделал того учителем своего внука Лоренцо. Заказал ему переводы на латинский всех трудов Платона, достал древнегреческие рукописи, над которыми Фичино корпит денно и нощно. Его знаменитость достигла такого предела, что художник Доменико Гирландайо изобразил философа на фреске Благовещение Захарии в числе четырёх самых известных горожан Флоренции.