Саймон Скэрроу - Преторианец

Катон прислушивался к разговорам в рядах.

– Если хлеб так и не появится, – заметил он, – Клавдию придётся рассчитывать только на цирковые представления, чтобы успокоить толпу. И ежели он вознамерится устроить представление с боями гладиаторов, ему придётся придумать что-то особенное. Но даже если ему удастся удовлетворить их кровожадность, то их желудки всё равно останутся пустыми.

Фусций пожал плечами:

– Да, надо полагать. Но это может помочь ему выиграть время, ещё несколько дней, пока в город не начнёт снова поступать продовольствие. Только лишь бы он не забирал ничего у нас. А вот если решится и на это, тогда я не отвечаю за последствия, – мрачно добавил молодой преторианец.

– Последствия? – Макрон презрительно сплюнул. – Какие последствия? Клавдий – император, будь я проклят! И может делать всё, что ему вздумается!

– Ты думаешь? – Фусций приподнял бровь. – Он остаётся императором, пока так считает преторианская гвардия. Это мы его сделали императором. И так же легко можем поставить на его место кого-нибудь другого, если он нас к этому вынудит.

– Кто это «мы», о ком ты говоришь? Ты и ещё несколько недовольных ребят?

Фусций оглянулся по сторонам и понизил голос:

– Нас не так уж мало, если судить по тому, о чём всё время говорят в казармах. И когда придёт время, я постараюсь, чтобы ты оказался на правильной стороне, Калид.

– Может быть. Но пока до этого не дошло, я бы на твоём месте держал язык за зубами. Это пахнет изменой, парень.

Катон улыбнулся.

– Ты ж знаешь поговорку: измена – это всего лишь вопрос правильно выбранного момента. Сегодня это и впрямь измена, а завтра уже нет. Фусций прав. Лучше поглядим, как будут развиваться события, прежде чем выбрать, на чьей стороне выступить.

Макрон с отвращением помотал головой:

– Политика… Хороший солдат никогда не должен связываться ни с какой политикой!

– Конечно, я полностью с тобой согласен, – ответил Катон. – Только беда-то в том, что политика иной раз сама связывается с солдатами. Просто не может не связываться. И что тогда делать простому солдату?!

Задав этот вопрос, Катон пристально уставился на Фусция в ожидании ответа. Молодой преторианец молчал, а выражение его лица внезапно превратилось в застывшую маску, и он посмотрел куда-то за плечо Катона.

– Ну и что это такое? – раздался сзади рявкающий голос Тигеллина. – Сплетничаете, как старые бабы? Быстро построиться, император уже на подходе. – Он ткнул пальцем в направлении шатров, установленных на берегу озера.

Там уже суетились германцы-телохранители, и рабы торопливо подтаскивали императорские носилки. Солдаты центурии Луркона подняли щиты и пилумы и начали строиться вокруг сцены. Половина людей встала по обе стороны дорожки, что подходила к сцене сзади, а остальные, включая Катона и Макрона, были расставлены на некотором расстоянии друг от друга с обеих сторон и перед нею. Между тем к озеру прибыли и заняли свои места последние сенаторские семьи.

– Ну и дерьмо… – проворчал Макрон, и Катон резко обернулся к нему:

– Ты о чём?

– Вон там, справа, рядом с красными носилками, видишь группу этих крикливых красавчиков? Погляди незаметно.

Катон небрежно повернул голову и осмотрел сопровождавших императора, пока не заметил группу, про которую говорил Макрон – человек двадцать или около того, молодые аристократы в дорогих туниках под несколько более скромными тогами. Они вроде как группировались вокруг одного типа – высокого, но явно перекормленного индивидуума, чьи жирные щёки явственно тряслись, когда он начинал говорить. Сперва Катон не узнал его на таком расстоянии, но потом этот тип шлёпнул себя по бедру и громко расхохотался, достаточно громко, чтобы его можно было расслышать на фоне шума и громких разговоров прочих сенаторов, многие из которых обернулись в его сторону с выражением явного неодобрения на лицах. Мужчина повернулся и посмотрел в сторону сцены, и Катон почувствовал, как у него заледенело сердце.

– Клянусь богами, – пробормотал он. – Вителлий! Ублюдок!

– А кто это? – спросил Фусций.

Катон бросил на Макрона предупреждающий взгляд, прежде чем тот успел ответить.

– Несколько лет назад он был старшим трибуном во Втором легионе.

Фусций криво улыбнулся:

– Судя по тону, ты не слишком его любишь.

– Из-за него мы раз чуть не погибли, – ровным тоном сообщил Катон, сообразив, что такой ответ ничем им не грозит. Он злился на себя, да и на Макрона тоже, за эту реакцию на появление Вителлия. Бывший трибун был в числе заговорщиков, намеревавшихся убить императора, пока тот был в Британии. И хотя Катону с Макроном удалось предотвратить это покушение, Вителлий каким-то образом ухитрился словчить и оправдаться. – Вителлий из тех людишек, что в первую голову заботятся о самих себе, невзирая на обстоятельства. Маленький совет, Фусций. Никогда не перебегай ему дорогу. Он тебя раздавит, как раздавил бы обычного муравья.

– Понятно. – Фусций минуту смотрел вслед громко переговаривающейся группе аристократов. – И тем не менее, кажется, он пользуется большой популярностью.

– У него есть шарм, – признал Катон, с неприятным чувством припоминая, как этот трибун соблазнил его первую любовь, а потом убил её, когда возникла опасность, что она может раскрыть его заговор против императора. – Ублюдок, – повторил он.

– Надеюсь, он нас не увидел, – сказал Макрон. – Мы расстались с ним не в самых лучших отношениях. Вот так, Фусций.

Катон наблюдал, как Вителлий снова отвернулся, занятый беседой.

– Ничего, всё будет в порядке. В этом облачении он нас не узнает.

Тут раздался громкий медный звон, возвещающий приближение императора. Преторианцы быстро встали по стойке «смирно», подняв щиты и поставив пилумы перпендикулярно земле. Публика замолчала и поднялась на ноги. Императорские носилки проделали короткий путь от шатров, после чего сидевшие в них немного подождали, пока германцы-телохранители занимают свои места по всему пространству поднятой над землёй платформы. Потом император и его ближайшие советники выбрались наружу и, прошествовав между выстроившихся двумя шеренгами преторианцев, поднялись на сцену. Боковым зрением Катон увидел, что Клавдий прилагает все усилия, чтобы скрыть свою хромоту и тик, чтобы достойно выглядеть перед гостями. Он прошёл к возвышению и уселся на позолоченный трон. Возникла некоторая пауза, пока он с высокомерным видом обозревал аудиторию, потом махнул рукой остальным, разрешая сесть. Нарцисс и Паллас стояли сразу позади возвышения, как и полагалось при их высоком положении при дворе. Хотя они обладали гораздо более значительной властью, чем любой сенатор, консул или проконсул, с чисто технической точки зрения, они как вольноотпущенники, бывшие рабы, стояли на социальной лестнице ниже, чем самые бедные, но свободнорожденные граждане Рима, что нынче подыхали от голода в самых нищих и грязных районах столицы.