Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

— Моя смелость, мадам, это ваша заслуга, потому что я робок, как кролик, когда меня не ободряют. Это вы автор моего экспромта, cum dico quse placent dictât auditor. [82] …если я что-то говорю в минуты развлечения, это слушатель меня направляет. — Из Марциала.

— Я восхищаюсь вами. Что до меня, то даже когда меня ободряет сам Аполлон, я не смогла бы произнести четыре стиха без того, чтобы их не записать.

— Осмельтесь, мадам, отрешиться от вашего Гения, и вы произнесете божественные вещи.

— Я тоже так думаю, говорит кардинал. Разрешите, я покажу аббату ваши десять стансов.

— Они сделаны небрежно; но я хотела бы быть уверена, что это останется между нами.

Кардинал передал мне десять стансов маркизы, которые я прочел, придавая им весь смысл, который может придать правильное чтение хорошему стихотворению.

— Как вы это прочитали! — говорит маркиза. — Лучше, чем это сделал бы автор. Я вас благодарю. Но будьте также любезны прочесть в том же тоне десять стихов Его Высокопреосвященства, написанных в ответ на мои. Они намного превосходят эти.

— Не верьте этому, сказал он; но вот они. Попытайтесь ничего из них не потерять при чтении.

Кардиналу не нужно было обращаться ко мне с этой просьбой, поскольку стихи были моими; я не мастер читать плохо, тем более, что Бахус прибавил огня, который маркиза, находясь перед моими глазами, зажгла в моей душе. Я прочел так, что кардинал был доволен, а маркиза вынуждена была краснеть в тех местах, где я описал некоторые красоты, которые поэзии позволено хвалить, но которые я не мог видеть. Она вырвала из моих рук стансы с раздосадованным видом, говоря, что я исказил стихи. Это было правдой, но я притворился, что с этим не согласен.

Я был весь в огне, и она была не менее разгоряченной. Кардинал заснул, и она встала, чтобы выйти на бельведер, и я вышел вслед за ней. Она присела на баллюстраде, я стал перед ней. Ее колено оказалось вблизи моего кармана с часами. Взяв почтительно и мягко ее руку, я попросил ее обнять меня.

— Я обожаю вас, мадам, и если вы не позволите мне надеяться на взаимность, я решил избегать встречи с вами. Произнесите ваш приговор.

— Я считаю вас распущенным и непостоянным.

— Я ни тот и ни другой.

Говоря это, я прижал ее к своей груди, запечатлев на ее губах поцелуй любви, который она приняла без отвращения и не подвергаясь с моей стороны ни малейшему насилию. Мои голодные руки попытались открыть путь ко всему, но она быстро изменила позу, умоляя уважать ее, так нежно, что я почувствовал себя обязанным повиноваться и не только обуздать свои порывы, но и попросить прощения. Она заговорила о донне Лукреции, и должна была испытывать восхищение, найдя меня монстром сдержанности. Потом она заговорила со мной о кардинале; она хотела, чтобы я считал его только ее хорошим другом. Затем мы декламировали прекрасные поэтические отрывки, она сидела, позволяя мне любоваться половиной точеной ножки, и я стоял и притворялся, что ее не вижу, решив не добиваться в этот день большего, чем уже получил. Кардинал явился в ночном колпаке, удивился, увидев нас, и испрашивал прощения за то, что заставил нас ждать. Я оставил их только в сумерках, очень довольный своей участью, и полный решимости держать мою зарождающуюся любовь в узде, пока не представится счастливый случай, при котором я буду уверен, что увенчаю его победой.

С того дня очаровательная маркиза не переставала подавать мне знаки особого уважения, не касаясь никаких тайн. Мне казалось, что можно рассчитывать на следующий карнавал, будучи уверен, что, чем больше я проявлю деликатности, тем больше она будет сама стараться предоставить мне случай, при котором она полностью вознаградит мою любовь, мою верность и мое постоянство. Но фортуна обернулась по-другому, когда я меньше всего этого ожидал, и когда кардинал Аквавива и даже сам папа мыслили сделать ее прочной.

Этот выдающийся понтифик сделал мне очень лестные комплименты относительно красивой табакерки, что подарил мне кардинал С.К., больше не говоривший со мной о маркизе Г.; кардинал Аквавива не скрывал удовольствия, видя красивую табакерку, в которой его щедрый собрат подарил мне его «negrillos». Аббат Гама, видя меня на столь прекрасной стезе, поздравлял меня и не смел давать мне советов, отец Жоржи, который догадывался обо всем, сказал, что я должен был ценить милость маркизы Г. и стараться не потерять ее расположения для приобретения чего-либо другого. Таково было мое положение.

Это было на Рождество. Любовник Барбарукки вошел в мою комнату, закрыл дверь и бросился на канапэ, говоря, что я вижу его в последний раз.

— Я пришел, чтобы попросить у вас доброго совета.

— Какой совет я могу вам дать?

— Возьмите. Читайте. Вы знаете все.

Это было письмо от Барбарукки. Вот оно:

«Я беременна, мой дорогой друг, и я больше не могу в этом сомневаться. Предупреждаю вас, что я решилась покинуть Рим в одиночку, и умереть, когда бог даст, если я вам больше не нужна. Я скорее выстрадаю все, чем открою моему отцу несчастное состояние, в котором мы оказались».

— Будучи порядочным человеком, — говорю я ему, — вы не можете ее покинуть. Женитесь на ней, несмотря на своего отца, и Вечное Провидение о вас позаботится.

Он думает, он кажется мне более спокойным, и он уходит. В начале января он появляется у меня и кажется очень довольным.

— Я снял, — говорит он, — верхний этаж дома, соседнего с домом Барбарукки. Она знает об этом, и этой ночью я выйду через световой люк чердака своего дома и влезу через люк в ее доме. Я договорюсь с ней о времени, когда я поднимусь. Мое дело сделано. Я решил сопроводить ее в Неаполь, и, поскольку ее служанка, которая спит на чердаке, не смогла бы проигнорировать ее побег, я увезу ее с нами.

— Бог благословит вас.

Восемь дней спустя, я вижу его в моей комнате за час до полуночи, в сопровождении аббата.

— Чего вы хотите от меня в этот час?

— Я представляю вам этого прекрасного священника.

Я узнаю Барбарукку, и я встревожен.

— Вас видели входящими?

— Нет. Но в любом случае, я аббат. Мы проводим вместе каждую ночь.

— Я поздравляю вас.

— Горничная согласна; она поедет с нами. Мы скоро отправляемся, и мы будем в Неаполе через двадцать четыре часа. У нас будет экипаж, который доставит нас до первого поста, где, я уверена, нам дадут лошадей.

— Прощайте. Желаю вам счастья. Я прошу вас уйти.

— Прощайте.

Несколько дней спустя, прогуливаясь на вилле Медичи с аббатом Гама, я услышал от него, что ночью будет полицейская операция на площади Испании.

— В чем будет состоять эта экзекуция?

— Барджелло [83] Начальник папской полиции. или его лейтенант исполнит некий святейший приговор, или посетит подозрительный дом, или заберет кое-кого, кто этого не ожидает.