Агустин Яньес - Перед грозой

— Мария, никак ты не перестанешь суетиться. И опять хочешь таскать каштаны на огня чужими руками.

— А вы, пожалуй, скоро тоже будете считать паломничество грехом.

— Перед сном почитай-ка вот эти изречения — здесь у меня выписаны. Если не ошибаюсь, первое из них принадлежит одному французу, который кое-что знал про жизнь. Обязательно посмотри.

Заходит Сарита, приносит бокалы с прохладительными напитками.

— Падре, вы уже видели «огнище» у Пересов? Что нынче придумал Луисито?

— Нынче он устроил тайную вечерю. Святой Петр у него похож на Максимилиана. Он, правда, сомневается, следует ли Иуде придать лицо дона Порфирио, но его отец, дон Роман и я все-таки убедили Луиса отказаться от подобной затеи. Помните, как в прошлом году он хотел засунуть дона Порфирио в преисподнюю?

— По-моему, он кончит тем, что станет анархистом.

— У Иуды — лицо Хуареса.

— И много у Пересов гостей? — спрашивает Мерседес подчеркнуто невозмутимым тоном.

— Всем известно, что донья Кармен не любит, когда приходит много людей.

— А кого вы видели, падре?

— Там был дон Рефухио, аптекарь…

— Ну и как он теперь, после покаяния? — интересуется Сарита.

— Слава богу! Был и дон Тимотео, его поездка в Агуаскальентес не состоится, он получил письмо от Дамиана, и тот пишет, что уже возвращается.

— Прибавится ему забот! Да и всему селению! — произносит дон Ансельмо. — Избавь нас, господь, от северян!

— И в молельню будет войти нельзя.

— Всякий год так.

— А вы верите во все чудеса, что приписывают этой статуе?

— Ну, тут надо каждый случай изучать отдельно.

Дон Ансельмо хотел было продолжать, но падре быстро переменил тему разговора, обратившись к Мерседес и Марте:

— Надеюсь, что вы в этом году постараетесь на страстной четверг украсить алтарь как можно красивее.

— Дай-то боже.

— А в «огнищах» на окраинах нынче не было происшествий? Много там народа? — спрашивает Сарита.

(На углу, близ монумента Национальному знамени, подальше от залитого лунным светом пространства, в тени, рядом с домом Лоеров, уединившись ото всех, идущих смотреть «огнища» в Верхнем квартале, несколько подростков беседуют меж собой, — голоса звучат глухо, отрывисто:

— …ее увидел, когда она входила в молельню.

— Я тоже, и она ко мне нарочно в этой толкучке стала прижиматься…

— Ну и что?

— Сначала не хотелось. А потом — все-таки я мужчина.

— И понравилось?

— Я же мужчина.

— На меня взглянула мимоходом.

— А потом я сам стал нарочно к ней жаться…

— Ну и ты…

— Я же мужчина.

— И она ничего?

— Ничего. Даже как будто рассмеялась.

— Говоришь, гак бывает на танцах?

— Пошел за ней?

— Она улизнула с доном Альфредо.

— Прямо перед носом Хулиана.

— Я тоже с ней был, как и ты.

— Отличается от других.

— Лучше.

— А платье-то запачкано.

— Другая бы не посмела…

— Даже с Луисом…

— Я тебе говорю, что и со мной…

— Идет с матерью, с теткой, как будто так и надо.

— Ай да Микаэла Родригес…

Разговор продолжается, то и дело прерываясь, будто через силу, сдерживаются порывы. Луна сияет.)

Мария не смогла встретить Микаэлу. И, вернувшись домой, скорее из простого любопытства, нежели из :за подлинного интереса, она принялась читать изречения, врученные ей падре Рейесом: «Иных людей окончательно развращают длительные путешествия, в которых они утрачивают даже ту малую веру, что у них еще оставалась, наглядевшись на различные религии, обряды и нравы. Лабрюйер [36] Жан де Лабрюйер (1645–1696) — французский писатель-моралист. ». Читать дальше ей не захотелось, и тогда взяла рукопись Марта: «Оставаться на месте, избегать любых перемен, которые угрожали бы нарушить чудесное равновесие: таково было стремление классической эпохи. Необузданное любопытство, требующее беспокойства души». (Марта читает громко, Мария перебивает се: «Ты не устала от проповедей?» Марта, не меняя топа, продолжает.) «…Опасно и сумасбродно, поскольку путник, спешащий на край земли, никогда не найдет ничего иного, кроме того, что имеет: свою человеческую суть. И даже если найдет что-то иное, причинит этим не меньший ущерб своей душе. Пусть, напротив, посвятит ее вечным вопросам, которые не разрешаются в рассеянии души. Сенека говорил так: первый призрак дисциплинированного духа — уметь сосредоточиться и пребывать наедине с самим собой; а Паскаль открыл, что все несчастья людей происходят от одного — неумения оставаться в покое на одном месте. — Тоже принадлежит автору-мирянину».

— Кто же этот автор?

— Не указано.

— Похоже на поучения моего дядюшки или твоего духовного наставника. — И, не дав возможности Марте ответить, Мария продолжает: — А если тебя интересуют другие новости, то могу сказать, что твой вдовец, отец бедного малыша, не ходит по гостям, «огнищами» не любуется.

— Почему ты заговорила об этом?

— Просто так.

— Мария! Ты меня все больше огорчаешь. Временами ты становишься злюкой.

— Марта!

— Идем помолимся. Прости меня.

(Этой ночью Марию вновь преследуют кошмары — мешанина из газетных и здешних происшествий: они с Микаэлой идут по улице и хохочут, их настигают какие-то парни, пытаются взять их под руку, хотят сорвать с них платья и тащить к реке, но появляются жандармы, уводят Марту и Леонардо, генерал Маасс стреляет в дядю Дионисио, она в страшной тюрьме Белен, и там находится тот, кто сегодня утром женился, он дает ей «Трех мушкетеров», кто-то стреляет в Микаэлу — кто в нее выстрелил? Сеньор приходский священник…)

— Мария! Мария! Проснись, видно, ты не перекрестилась перед сном с должным рвением.

«И кто только не приснился мне ночью, — думает Микаэла, пробудившись субботним утром. — Шаль, что Руперто Ледесма не захотел оставить ради праздника свое ранчо! А пожалуй, это и к лучшему, ведь Давид в двух последних письмах обещал мне, что приедет как раз на праздник… Но вдруг и Руперто, чего доброго, вздумает появиться в эти же дни, а он такой твердолобый, спаси меня Иисусе! И как эти ребята петушатся, едва меня видят! Вчера вечером прямо готовы были слопать. А женщины? Молнии метали. Еще немного, и парни бы совсем голову потеряли. Смешно! Экие дуралеи! То-то они будут злиться, когда здесь появится Давид! Пусть хоть посмотрят, что такое настоящий кавалер. А этот благонравный Хулиан, похоже, клюнул на мой крючок… А ведь он вроде был влюблен в святую Мерседитас? Я ей, гордячке, покажу, как меня презирать!»

— Микаэла, что с тобой? Ты не собираешься идти на исповедь? Уже звонили к восьмичасовой мессе. Не оставляй исповедь на последний час, в это время всегда много народу, а во вторник или в среду — совсем не пройти. Вот ты проснулась, а не встаешь, и это самая подходящая пора для дьявола навести тебя на грешные мысли.