Агустин Яньес - Перед грозой

Даже до ее укромного уголка доносились мерные удары колокола, но захваченная чтением племянница дона Дионисио не внимала им — она погрузилась в раздумья, вспомнив слухи, что тайком передавались из уст в уста несколько месяцев назад, когда в ручье Кауистле обнаружили тело какой-то женщины с семнадцатью кинжальными ранами; тогда говорили, что ее убил какой-то мужчина, но его не нашли.

В другой газете, от 30 марта, привлекал к себе особое внимание заголовок: «ПЕРВЫЙ ГЕНЕРАЛ, ОБВИНЕННЫЙ НАРОДНЫМ СУДОМ В УБИЙСТВЕ». Девушку, пока она просматривала заметку, заинтересовали такие подробности: «Господин Маасс воспользовался отсутствием господ Оливарес, чтобы завоевать расположение их сестры Фелпсы, однако они, узнав об этом, прибегли к достойным, но радикальным мерам… Однако генерал Маасс, дав слово не беспокоить боле Фелпсу, затеял с ней переписку, а также переговаривался через окно, о чем семья не была осведомлена». Мария жадно отыскала следующий номер. Ага, вот: «БРИГАДНЫЙ ГЕНЕРАЛ ГУСТАВО А. МААСС ПРИГОВОРЕН К СМЕРТИ. — Госпожа Вирхиния де ла Пьедра, вдова Оливареса, присутствует на заседании суда . — Это второй генерал, приговоренный к смерти за убийство . — Обвинительное решение было единодушно принято по всем статьям . — Генерала Маасса, кроме того, приговорили к выплате пособия детям жертвы и покрытию расходов на его похороны . — Преступник водворен в тюрьму Белен».

Удары колокола сменяются похоронным звоном. Девушка безотчетно шепчет слова молитвы. В уголке, где она сидит, мало-помалу темнеет. Ее охватывают грусть, тоска, ощущение тревоги, которая все чаще и чаще дает о себе знать. И даже опасение, что дядя вот-вот вернется и обязательно спросит о газетах, едва заставляет ее очнуться. Перелистывая другие номера, она пробегает заголовки, привлекающие ее взгляд: «СЕНСАЦИОННЫЙ РАЗВОД В ГЕРМАНИИ. — СВАДЬБА ЗАКОНЧИЛАСЬ В БЕЛЕНЕ. — МУЖ ПОДВЕРГАЕТ ЕЕ УЖАСАЮЩИМ ПЫТКАМ». А внизу, на той же полосе, под заголовком «РАЗВЕ ЭТО НЕ ВЕРХ АМОРАЛЬНОСТИ?» помещена заметка из Тонайона, штат Веракрус, — да, если эту заметку прочтет дядя, то непременно рекомендует падре Рейесу отказаться от дальнейшей подписки на «Эль паис», поскольку дядя, конечно, не сможет понять, как это католическая газета печатает столь скандальную информацию, пусть даже ради благочестивого намерения — предложить путь спасения от пороков! Она живо представила себе, как дядя скажет:

— Это вы читали? («…В вышеупомянутом городке обосновались женщины легкого поведения… у них уже есть дом с баром, неподалеку от центра этого небольшого населенного пункта… расположились в одном из домов, весьма достойном… Несколько юношей… все они начали пить, пока не перепились, и бурно провели значительную часть ночи… им вздумалось выйти на улицу в одеяниях Адама и Евы, как мужчинам, так и женщинам… они вышли под руку и в таком виде разгуливали но улице…») А если это попадет в руки какого-нибудь юноши, какой-нибудь девицы, которым даже в голову не могут прийти подобные непристойности? Откажитесь от подписки и еще напишите Санчесу Сантосу письмо с категорическим протестом.

Мария уже раскаивается, что прочла эту заметку. Спешит положить газеты на то же место, откуда взяла, и вдруг замечает объявление архиепископства о паломничестве на Виллу Гуадалупе [27] Район Мехико, где расположен кафедральный собор «покровительницы» Мексики. ; в газете воспроизведен циркуляр сеньора архиепископа «сеньорам приходским священникам и другим священнослужителям», призывая их с наибольшим числом верующих прибыть в Мехико! «Билеты будут продаваться с понедельника на пасхе… паломники пользуются правом в течение двадцати суток совершить это путешествие, пользуясь всяческими льготами… для сеньоров приходских священников рекомендуются отель «Колумб» на улице Сан-Хосе-дель-Реаль и отель «Лондон», расположенный на Третьей улице ордена святого Агустина… всем священнослужителям, кои возглавят группу паломников, предоставляется бесплатный проезд туда и обратно…» Ах, и в этом году, как в прошлые годы, дядя, очевидно, воздержится отвечать на этот циркуляр! Однажды падре Рейес хотел было организовать паломничество, так они чуть не рассорились. «Мы устроим празднество в честь нашей святейшей богоматери в нашем приходе, как рекомендует циркуляр, для тех, кто не может поехать», — неизменно повторяет дон Дионисио всем желающим совершить паломничество и еще присовокупляет: «В этой прогулке таится множество опасностей для души и плоти и много неудобств…» Тех, кто привык к уюту домашнего очага, он пугает несвежим постельным бельем в отелях; скрягу — большими расходами; богобоязненному с отвращением живописует гнусные нравы столичной жизни, радостную мечту Марии он обрывает словами: «Посмотрим, посмотрим», — что никогда ни к чему не приводит, и с явным неудовольствием выслушивает ее просьбы поехать хоть куда-нибудь.

— Наконец-то умерла Мартинита, бедняжечка, наконец-то успокоилась.

Голос Марты захватывает Марию врасплох, возвращая ее во мрак ночи, в селение.

Во время ужина Марта то и дело принимается жалеть малыша Мартины.

— Что-то теперь с ним будет, таким крохой? — И прибавляет: — Говорят, бедняжка больше всего убивалась, что сынок останется без присмотра. — Марта помолчала, но тут же заговорила снова. — Кто ого пригреет, приголубит? Ни у Мартины, ни у Лоренсо нет близких родственников, нет женщины, которая могла бы ходить за ребенком…

Когда же Марта вновь принялась жалеть малыша, приходский священник устремил на нее взгляд не то любопытный, не то удивленный, не то порицающий, тогда как Мария, нарушив свое молчание, почти насмешливо выпалила:

— Похоже, тебе ужасно хочется взять его себе.

Дядя сурово взглянул на нее, осуждая за дерзость, и Мария опустила глаза. Но Марта, преодолев замешательство, ответила сестре:

— Я сама вряд ли справилась бы, но отчего не сделать доброе дело, подыскав кого-нибудь, кто позаботился бы о нем, — он уже в том возрасте, когда следует воспитывать ребенка в страхе божьем. И мне очень жаль его, малыша-сироту, ему будет худо без матери. — И, обращаясь к дяде, она спрашивает: — Может быть, его возьмут милосердные сестры монахини?

Дон Дионисио сначала хранит молчание, наконец произносит:

— Это не так просто. Посмотрим, что можно сделать. И надо знать, что думает об этом Леонардо.

«А почему мне нельзя взять его себе?» — думает Марта, и в ней просыпаются неведомые ей материнские чувства. До сих нор Марта хранит свои куклы, до сих нор шьет им платья, до сих пор, тайно от всех разглядывая их, испытывает при этом непонятное волнение. Мария, застав сестру за этим занятием, шутит: «Лучше бы тебе завести детей. У тебя призвание быть мамочкой». А однажды она сказала ей: «Если ты не выйдешь замуж, то должна стать монахиней и опекать сиротские дома». Марта заливается краской. Это верно — дети ее слабость, страсть. Кто как не она была матерью для Марии? Еще совсем крошку она забавляла ее, заботилась о ней, утешала ее. Да, конечно, она не раз думала и о собственном ребенке. Ее девичество не делало недоступными для лее тайны материнства, о многом она догадывается; однако стыдливость мешает расспрашивать. «Замужние могут иметь и имеют детей; слыхала, что у некоторых женщин появляются дети и без замужества, но на этих женщин смотрят как на прокаженных. Случись… впрочем, лучше держаться от всего этого подальше, тем более что меня это не должно интересовать».