Агустин Яньес - Перед грозой

— Может, и посмеют.

— Ай, сыночек. А я об одном прошу нашего господа, чтобы поскорее прошли праздники.

— Чтобы нам можно было поразвлечься в свое удовольствие?

— Ну, какой ты, право, Луис! Нет, чтобы никто не помешал нашим богослужениям.

— Маскарад для индейцев. Не могу понять я, почему наш столь ревностный священник не покончит с этим.

— Предоставь это ему… теперь о другом: она была замужем за сеньором Мартинесом. Не буду и говорить тебе…

— И ничего не говори, мамочка. Не обманывай меня.

— Но ведь это ты затеял тогда разговор… Смотри, какой ты! Помяни мое слово: то, что ты сам и так и этак читаешь священную Библию, словно ты протестант какой-нибудь, ни к чему хорошему не приведет.

— Ну вот, ты опять за свое…

— Нет, нет, переменим тему. А кто, по-твоему, сотворил чудо?

— Пс-с… В горах полил дождь, а тут кто-то пустил слух, что явились федеральные войска.

— У тебя мания ничему не верить, настоящий еретик. Ведь солдат видели, когда они явились, и люди из Окотильос даже слышали от них, что они хотели арестовать сеньора священника.

— Вот это да! Было бы неплохо!

— Замолчи ты, ради бога, тебя может услышать Виктория. Что она скажет? Она уже встала, я слышу ее шаги. И, кстати, ты не особенно-то внимателен к пей. Вчера не хотел проводить ее в церковь. По крайней мере, хоть пойди с ней и покажи праздничную процессию, — ведь она из-за этого сюда приехала. Рубалькавы предложили, чтобы мы поднялись на их крышу, оттуда хорошо слышна проповедь, а ночью — проповедь о положении во гроб.

— Напрасно ты настаиваешь. Я уже сказал, что ничто не заставит меня присутствовать на этом маскараде для индейцев. Ясно! Сюда приезжают поглазеть на нас, как на марионеток. Стыдно нашему селению выставлять напоказ столь примитивные обычаи…

— Но мне Виктория говорила, что в Германии…

— Германия не Германия! Я сказал: не пойду и не пойду. Отправлюсь бродить по полям, как всегда в страстную пятницу. А сейчас и на богослужение не пойду.

— Смотри, бог тебя накажет.

Вся тяжесть гнева, вызванного вчерашней обидой, уже отходила от легкомысленной, переменчивой души Луиса. Отступником он не станет, но постарается больше не встречаться с сеньором священником и добьется, чтобы того убрали из селения. До сих пор еще громыхают отзвуки громовых раскатов его неукротимого нрава, — ведь он единственный сын, любимый и балованный, которому никогда и никто, даже родители, не могли перечить, а если и пробовали сказать слово против, то со стороны это выглядело так, как если бы слуги возражали своему хозяину.

Ему и самому хотелось пойти на мессу, но он не желает терпеть обиды от священника и удовлетворится тем, что будет дома читать «Flectamus genua» [59] «Преклоните колени» (лат.) . . Эту мессу он так хотел бы отслужить, — быть может, из-за ее необыкновенной красоты, — когда помышлял о том, что будет священником. Levate [60] Поднимитесь (лат.). . И до сИх пор втайне он но отрекается от своего желания. Желтые свечи потушены, алтарь пуст. Flectamus genua. Священник с диаконами распростерты на земле. Levate. В гробовом молчании — тихое пение, безымянное, безответное. Flectamus genua Levate. И диалог диаконов и хора: «Passio Domini Nostri Iesu Christi secundum Ioaunem». Имитируя голоса, Луис поет:

— Quem quaeritis?

— Responderunt ei.

— Iesum Nazarenum…

— Ecce Rex vester. — Illi autem clamabanti Toile, toile, crucifige eum…

— Erat autem scriptum: Iesus Nazarenus, Rex Iudaeorum…

— Quod scripsi, scripsi…

— Et inclinato capite tradidit spiritum [61] Страсти господа нашего Иисуса Христа по Иоанну. «Кого ищете? — Ему отвечали: Иисуса Назареянина. — Се царь ваш. Но они закричали: возьми, возьми, распни его! — Написано было: Иисус Назареянин, царь Иудейский… — Что я написал, то написал. — И, преклонив главу, предал дух (лат.). . (Здесь селение и весь мир из рода в род падают на колонн и замирают в безмолвии.)

Когда торжественным тоном — «Flectamus genua» — Луис громко читал «Levate» — молитвы: «Pro Ecclesia, pro beatissimo Papa nostro, pro omnibus Episcopis, Presbyteris, Diaconibus, Subdiaconibus, Acolytis, Exor-cislis, Lectoribus, Ostiariis, Confessoribus, Virginibus, Viduis»… [62] «За церковь, за блаженнейшего папу нашего, за всех епископов, пресвитеров, диаконов, иподиаконов, церковнослужителей, заклинателей бесов, чтецов, ризничих, исповедников, целомудренных дев и вдов» (лат.). — то вдруг услышал несколько иронический смех Виктории, их гостьи:

— Луисито, может быть, ты все-таки проводишь меня?

В глазах юноши сверкнуло бешенство. Однако он сдержался. Даже не повернул головы.

— А ты и вправду похож на падре.

Оп продолжал петь слова псалма.

— Когда тебя посвятят в сан, мне будет приятно исповедаться у тебя, такого серьезного.

Гневный взгляд он бросил на дерзкую даму, вторгнувшуюся в его раздумья.

— У тебя нрав в точности как у твоего приходского священника, мальчик.

Тогда, выйдя из себя, он захлопнул требник. Хотел разразиться потоком резких слов. Но дамы уже не было перед ним. Он почувствовал себя смешным, высокомерным, грубым, застенчивым, невоспитанным и трусом в одно и то же время. Отыскал книгу «Имена Христа» [63] «Имена Христа» — произведение испанского писателя XVI в. Луиса до Леона (1527–1591), в котором дается мистическое истолкование имен Христа в Библии. и глухими улочками вышел в поле.

Flectamus genua. Пустынны дороги, пустынны тропинки и дали. Душа Луиса снова преисполнилась торжественностью дня, и, посмотрев на огромный крест древней миссии, господствующий над селением, он, решив вознаградить свою тоску по неотслуженной мессе, запел:

— Ессе lignum Crucis, in quo salus mundi pependit, — и, упав на колени, продолжал: — Venite, adoremus [64] Се древо креста, на нем же висел спаситель мира. Приидите, поклонимся! (лат.) .

Поднимаясь на гору, он повторял:

— Ессе lignum Crucis…

И, наконец, простершись на земле, касаясь ее лицом, повторял:

— Venite, adoremus.

А в памяти всплывали строки, звучавшие упреком: «Народ мой, что Я сделал тебе или в чем провинился Я перед тобой? Отвечай мне. Я освободил тебя из земли Египетской, ты же приготовил крест Спасителю своему! — Agios о Theos. Sanctus Deus. Agios ischuros. Sanctus fortis. Agios athanatos, eleison imas. Sanctus immortalis, miserere nobis [65] Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас (лат.). . — Что же еще Я мог сделать для тебя и не сделал? Я также пасадил тебя, как прекрасный — Мой виноградник, а ты воздал Мне горечь великую: жажду Мою ты утолял уксусом, и копьем пронзил ты ребра Спасителю своему…»

Пейзаж — землистый, выжженный, без деревьев — так созвучен ему сегодня.

— «Я ради тебя бичевал Египет с его первородными, а ты выдал меня, чтобы меня бичевали. Popule meus…» [66] Народ мой (лат.).

Пейзаж страстной пятницы. Без тенистого убежища, без родника, без зелени.

— «Я перед тобой открыл море, а ты открыл копьем мой бок. Popule meus…»

Земля охряная, бурая. Пересохший океан. Солнце ослепляюще сверкает, словно отражаясь в бронзе.