Владимир КОРОТКЕВИЧ - Колосья под серпом твоим

Кастусь писал:

«Все в мире течет быстро. Мне казалось, недавно писал тебе. А минуло почти семь месяцев. Не оправдываюсь. Закрутился я здесь. Да и ты, видимо, потому что ответил на одной странице… Что у тебя? Паненка Михалина?… И, наверно, уже и свадьба скоро?

В октябре я стал студентом императорского Санкт-Петербургского университета, а спустя одиннадцать дней меня освободили от оплаты за учебу. Видал ты? Чудеса! Во всяком случае, спасибо им. Могу жить… Я вообще «счастья баловень безродный». Получил урок, который дает около трехсот рублей в год. Можно было бы жить. И все же я, наверно, отдам предпочтение голоду, потому что не хочу бывать в этом доме… Представь себе существо наподобие вашего господина Мусатова, только разбогатевшего и с кое-какими титулами. Это страшно – человек без убеждений, то есть с теми «убеждениями», каких сегодня придерживается Государственный совет. И сына, неплохого мальчика, успел испортить и развратить. Иногда хозяин приходит, садится в рекреационной и часами доказывает, что наш край православный и что я, например, католик ошибочно. Пусть даже так. Я знаю, что и предки Мицкевича были православными, но во всех этих рассуждениях столько сытого свинства, они вызывают такое отвращение, что я в сектанты пошел бы, шамана слушал бы – только не его. Потому что тех преследуют, а за этим тупая сила, которая спорит только для хорошей работы желудка и вообще считает за лучшее душить.

Алесь, я знаю, это глупость – отказываться от возможности не жить в нужде. Скажут: «Ведет себя как ребенок, дурак. Ну, послушай какой-то час, зато остальное время живи как хочешь». Но это не блажь. Я не могу уступать даже в мелочах. Мне кажется, если я стерплю, если я сделаю вид, что не слышу, я стерплю и большее, не услышу, когда народ начнет вопить от боли. Стерплю, когда будут плевать на меня и на него. Каждый подлец когда-нибудь делал первый шаг к подлости.

Я не хочу его делать. Я не уступлю ни на йоту. Меня не затем родили.

И потом – мы и так слишком терпеливы, и так идем на компромиссы, да еще каждый из них объясняем необходимостью. Я не хочу.

Настоящим людям власть жить не дает. Дает лишь таким, как мой генерал, тем, что «взялись за ум», то бишь жрут, пьют, спят с законной женой или с рабынями, когда жена не знает, и не думают ни о чем, кроме продвижения по службе да собственного кармана.

И они живут, верноподданные: плодят выродков, подличают, крадут и лижут зад начальству и молятся за «царствующую фамилию».

Этим, и только этим, дают жить.

Сидит, павлин, и ругает современную литературу»: «Какая это изящная литература? Где же здесь утонченность? Чему все это учит народ?»

Словом, можно воровать и убивать, лишь бы только проповедовал при этом высокую мораль. Можешь каждый день ходить к Фринам на Лиговку, лишь бы проповедовал законную любовь к богу, императору и жене.

Никто не хочет правды. Никто даже не подумает, что все это – колосс на глиняных ногах, который вот-вот рухнет.

И такая погань руководит нами, да еще и кричит всюду, что будущее за православьем (братская любовь с кнутом в руке), народностью (право сморкаться в руку, ругать иноверцев и получать подзатыльники) и самодержавием (равенство всех честных и чистых перед плахой).

И такая погань ругает тех молодых, что идут за Чернышевским. Они вроде бы западники, социалисты, распутные желторотые, волосатые бомбисты. У них не брак, половое распутство. Их стриженые девки требушат покойников, вместо того чтоб честно торговать собой на брачном ложе. Их литература, вместо того чтоб показывать честных дворян и заботы императора о народном благосостоянии, рисует лохмотья, да голь перекатную, да таких же якобинцев, как они… а что им изображать?… Благородство доносчика Фаддея Булгарина? Фаддеев хватает и не в книгах… Благородство императора, который перебирает пепиньерок из Смольного, а потом дает им приданое и спихивает замуж за своих холуев?

Действительно благородно: мог бы потом просто выгнать на улицу… Или восхищаться высоким образованием общества, которое все еще не может расхлебать наследства Николая-душителя да Сергия-затемнителя по фамилии Уваров?

Нет, та молодежь чистая. Она знает сердцем, что лучше пусть не будет никакого государства, чем такая империя. Лучше никакого величия, чем величие на костях народов.

Но ей тяжело. Ей почти невозможно дышать.

Недавно в связи с общим оживлением надежд, в связи со слухами об освобождении (не очень ясными) и слухами о судебной реформе (еще более неясными), а главным образом в связи с деятельностью «Современника» правые подняли немыслимый визг и лай. Оживление литературы им ненавистно. Они бы всю жизнь писателей в рекреационной держали, угощали за доносы конфетами. Ранний Тургенев – скандал, дискредитация барства в глазах народа! Некрасов – ужас, опасность, пороховой заряд под мощные бастионы государства.

Молодой Толстой, которого ты, наверно, читал, и тот им не по вкусу. А он пока что ничего особенного им не сделал. Правда, по почерку видно, что насолит еще. Не был врагом, так будет. Сделают.

И главное – по собственной глупости они не могут даже доказать, чем для них враждебен тот или иной. Видят чистоту, совесть, доброту к людям, – значит, готово. Потенциальный враг.

Это, знаешь, что мне напоминает? Тот случай, когда я был у вас, а Когуты где-то нашли позднего волчонка и принесли тебе. И мы решили, что сука его выкормит вместе со щенками. Суку замкнули, а волчонка положили среди сосунков, чтоб пропитался их запахом. Помнишь, как они? Слепые, глупые, а как они начали визжать да подпрыгивать.

Так и эти. Ничего не понимают, а чувствуют.

А поскольку они вроде моего генерала и думают готовыми категориями, то главное их доказательство в споре с настоящими писателями то, что их творчество позорит родину (как будто мы не обязаны родине прежде всего истиной), что они подрывают устои родины, что они не любят ее, потому что, когда пишут свои сатиры и полные страдания элегии, они дискредитируют отечество в глазах иностранцев.

И хочется ответить им словами Гоголя:

«Спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устраивая судьбу свою за счет других; но как только случится что-нибудь, по мнению их, оскорбительное для отечества, появится какая-нибудь книга, в которой скажется иногда горькая правда, – они выбегут из всех углов, как пауки, увидевшие, что запуталась в паутине муха, и подымут вдруг крик: «Да хорошо ли выводить это на свет, возглашать об этом? Ведь все, что ни описано здесь, это все наше – хорошо ли это? А что скажут иностранцы? Разве весело слышать дурное мнение о себе?»

Тактика воров! Кричат на других: «Держи его!» – чтоб меньше обращали внимания на их грязные делишки, на то, что первые враги отечества – они.