Владимир КОРОТКЕВИЧ - Колосья под серпом твоим

Маленький отряд, видимо, спорил. Люди махали корбачами в разные стороны.

– Напрасно! – тонко кричал тот, что подъехал. – Говорю, временные кладки через яр за собой разрушили. Чирей вам теперь на зад, раззявы!

Когутов воз удалялся, группа всадников делалась все меньше и меньше. Лопата пожалел, что с ним нет ружья. Того самого надежного, кремневого, которое лежало у него на коленях, когда они советовались в челнах, а вокруг был разлив.

Ах, как он пожалел о ружье, потому что всадники начали снова увеличиваться. Очень быстро…

На миг Юлиан ощутил на коленях знакомую тяжесть, ощутил, как левая рука лежит на граненом стволе, а правая ощупывает привычный пудовый приклад, оплетенный врезанной в древесину и расплющенной – для красоты – медной проволокой. Он сам расплющил ее молотком когда-то на пригуменье. Был, помнится, ясный майский вечер.

Юлиан тряхнул головой. Очень широкий, но красивый рот сжался. Что жалеть, если ружья нет.

Всадники догнали воз.

– Ты что же это, хлоп? – люто спросил бешеный.

Тот, что прискакал позже, остановил Стафановых коней, несколько человек спрыгнули на землю и стащили Стафана с воза.

– Зачем врал? – спросил синий.

– Закон, пане, – просто сказал Стафан.

– А я вот тебе покажу закон… Законники… Правды ему захотелось.

Стафана начали избивать. Вначале кулаками и корбачами. Затем, свалив, сапогами. Пыль стояла над дорогой. Хекали, топтали, целили каблуками в голову, которую Стафан закрывал руками, в грудь, в живот, к которому он подтягивал и не мог подтянуть колени.

Стафан не кричал. Когда ударом переворачивали с боку на спину, смотрел сквозь кровь, заливавшую лицо, недоумевающими глазами.

Сильные челюсти Юлиана ходили. Он вначале думал, что обойдется двумя-тремя затрещинами, но минуты шли – и он вдруг понял, что Стафана убивают.

– Давай, хлопцы, давай! – кричал бешеный. – Еще пока «гуп». Кончай, когда «чвяк» будет!

Юлиана держали два человека. Он начал вертеться на возу.

– Как бьете?! – кричал бешеный. – А ну, на оглобицу его да по почкам его… по почкам!

Двое в масках вскинули Стафана на оглобицу воза.

Бешеные глаза поверх повязки смотрели весело. Бешеный вскинул саблю вместе с ножнами и плашмя ударил…

Юлиан вырвался. Навернул одному под нижнюю челюсть, и тот полетел с воза. Испуганные кони рванули, и заднее колесо с хрустом переехало упавшему руку. Тот заскулил. Бешеная радость заполнила сердце Лопаты. Он ударил ногой второго. В пах. Плюхнулся на дорогу и тот.

На крик синий вскинул звериные глаза. Юлиан рывком отодрал грядку с телеги.

Глаза Юлиана и синего встретились. И в этот момент ветерок отклонил с лица синего муслиновое покрывало. Юлиан на какое-то мгновение увидел жесткие усы Тодара Таркайлы и понял: это конец.

Тодар достал из-за пояса пистолеты.

– Тарка… – сказал Юлиан.

Два выстрела почти слились в один. Юлиан Лопата, стоя на возу, покачнулся и, странно загребая воздух руками, как будто шел купаться по неровному дну, упал на Стафана.

– …ла, – закончил он.

Он был убит наповал.

Кони мчались дорогой. Бешеный вдогонку выстрелил в Стафана… Затем всадники поскакали полем в сторону лесного острова.

Последняя пуля попала в бутыль, предназначенную для людей, которые завтра должны были начать копать колодец на когутовской усадьбе.

Кони летели. Потом, утомившись, пошли шагом. Крови нигде, кроме соломы, не было видно, и каждому, кто встречался с возом, казалось, что это едут с базара смертельно пьяные мужики.

Под колеса капала водка из пробитой бутыли.

…Алесь привез лекаря, когда Стафан был еще без сознания (пришел он в себя лишь на третий день) и, только раз на мгновение раскрыв осоловелые глаза, сказал не своим голосом:

– Ку-га.

Лекарь осматривал избитого. Алесь сидел во дворе на бревнах и слушал, как голосит Марта.

Слушал, как она, Марта, увидела лошадей, что сами остановились у ворот, как было подумала, что муж и Юлиан напились, как принялась ругать их и только потом увидела кровь.

– Поршники ведь купил, – причитала Марта, – да такие красивенькие, такие ладненькие!

Маленькая Рогнеда, на которую никто не обращал внимания, обула их и теперь топала перед Алесем, видимо ожидая, что он заметит и похвалит.

– Кровь, – сказал Алесь.

– Ав-вой, што той кровищи было! Вой-вой!

– Кровь, – подтвердил Алесь. – Кровь они принесли сюда. Никогда у нас так, в масках, не убивали… Ну что ж, будут иметь кровь.

Когда вышел лекарь, Алесь отвел его в сторону.

– Боюсь, он не жилец, княже. Сломали три ребра, пробили голову. Сотрясение мозга, несколько внутренних кровоизлияний. Но не это самое главное… Боюсь, что ему отбили одну почку. Так что это вопрос времени.

– Он мне брат, пан лекарь.

– Я слышал. Но вы ошибаетесь, если считаете, что я делаю разницу между князем и мужиком. Я лекарь.

– Какие-нибудь хорошие лекарства?

– Оттянуть время… А, наконец, кто знает? Может и выздороветь. Он крепкий. Другой умер бы, не доехав и до дома.

Алесь привез из губернии еще двух лекарей. Сделано было все, но никто не обещал выздоровления.

Когда Стафан пришел в сознание, Загорский спросил у него, не узнал ли он кого-нибудь из тех, что напали.

– Что вы, – сказал Стафан. – Я понять не успел, что произошло…

Алесь мучительно думал, как же разыскать, как отомстить. И вдруг услыхал странное.

– Ты не беспокойся, брат, – сказал Стафан. – Что уж тут. Оставь. Все христиане.

Это было так неожиданно, что Алесь понял: Стафан ни на минуту не сомневается в том, что его ожидает.

Алесь не знал только одного. Как раз тогда, когда он ездил в Могилев за лекарем, Стафан смотрел на Рогнеду, топавшую по хате все в тех же самых поршниках. И вдруг позвал Кондрата.

– Закрой дверь, – сказал он.

Стафан лежал в чистой половине, на той кровати, где стелили гостям. Обычно к гостю, который после ужина уже засыпал, приходили Марта с Яней и приносили последнюю чарку крупника.

– Выпей, гостейка, последнюю, да и спи! Обидь себя, чтоб дом не обидеть.

Гость улыбался, выпивал, целовал хозяйку дома в щеку и засыпал с мыслью, что дом придерживается обычая, что это хороший дом.

Теперь кто-то должен был поднести чарку и ему. Стафан чувствовал приближение этой госпожи. Хватит ли ему в ответ на ее поцелуй улыбнуться? Надо, чтоб хватило.

– Что ты, брат? – спросил Кондрат.

– Обещай, что ей всегда будут и поршни, и черевики, что другим детям, то и ей.

– Обижаешь, Стафан, – сказал Кондрат. – На том стоим… Да ты брось. Выздоровеешь.

– Тогда, Кондратка, слушай. Побожись, что все забудешь, если выздоровею.

– Во имя бога, – неохотно сказал Кондрат.

– Если выздоровею, я прощу им, – сказал Стафан. – Отец у нее будет, а это главное. Мы христиане.