Владимир КОРОТКЕВИЧ - Колосья под серпом твоим

– Каким образом? – спросил Мнишек.

– Смотрите. Пан Бискупович из окрестностей Еленца. Южный край моего участка доходит до вас. Я держу эту линию, и часть осевой линии Днепра, и участок на Друти. Вы видите?

– Вижу, – сказал Бискупович.

– Пан Вирский из Долголесья. Вы держите Днепр на двадцать верст дальше на северо-запад, где мост на тракте Гомель – Глинная Слобода (очень важно), и на юго-восток, приблизительно до Холмечи и Стародубки.

– Помню, – сказал Вирский.

– Пан Якуб Ваневич.

– Слушаю вас. – Грузный, пышущий здоровьем Ваневич положил руку на уголок между Днепром и Сожем.

– У вас второй по важности узел. Треть всей операции зависит от вас. Овладеть своим уголком, держать его железной рукой, для чего получите едва ли не самое большое подкрепление людьми и оружием, и не допускать сикурсов с юга.

Раубич вел линию вдоль реки…

– Прошу панов учесть: вы все находитесь на левом, преимущественно низменном берегу Днепра. Поэтому всем нам придется заблаговременно овладеть всеми ключевыми высотами этого берега. Я должен позаботиться об укреплениях Длинной Кручи, Городища, Красной Горы, Спаровских высот, Луцких горбов и так далее. Вы, Бискупович, овладеете Выбовскими и Смыцкими. От Речицы до Лоева особенно трудно, потому что там пятидесятисаженный обрыв гряды подходит с вражеской стороны почти к реке, а у нас местность низкая и заболоченная. Дополнительная трудность для вас, Ваневич, но вы бывший офицер, да еще из способных. На первых порах вам будут подмогой заболоченная местность и дебри. Поскольку начнем весной, а разлив в то время достигает шести верст вширь, это даст вам необходимый покой на то время, пока мы будем наводить порядок. Позаботьтесь лишь о том, чтоб сосредоточить в своих руках, на всех высотах, которые в то время будут островами, все возможные плавучие средства. Чтоб вы имели полную свободу для маневрирования, а враг ее не имел… Я понимаю, не все на войне получается так, как на бумаге. Однако у нас должен быть план и большое желание сделать все, что от нас зависит и что в наших силах, чтоб приблизить его к действительности.

– Понимаю, – сказал Ваневич.

– Ваш левый фланг, Ваневич, смыкается с правым флангом соседа возле Гомеля. Тут как раз край шестидесятисаженного плато подходит к самой реке. Там пересечение дорог, которое нужно удержать даже ценой жизни… Пан Яновский из-под Радуги.

Яновский, который нервно и горячо обводил всех темно-синими глазами, едва не вскочил с места, услышав свою фамилию. Он был самый молодой среди всех. Ему было двадцать лет.

– Знаю, – заторопился он. – Это легче. Высокий край плато. И труднее. Пересечение дорог на Студеную Гуту – Яриловичи – Чернигов, Улуковье – Корму над Харапутью, на Узу – Кораблище и на Борщевку – Речицу – Пересвятое.

– На последнем пути вам поможет Вирский. На Студеногутском – Ваневич, на Кораблищенском – лишь минимум предосторожностей. Он будет лежать целиком в нашей зоне… Но вам и без того будет трудно.

– Знаю, – сказал Яновский. – Умрем, но не отступим. – И густо покраснел. Пожалел, что сказал последние слова.

– Пан Витахмович, вы держите участок Чечерск – Корма – Гайшин – Пропойск. Он удобен высотами, но неудобен лесами.

– Сожжем, – спокойно сказал Витахмович. – Летом, в засуху, пустим красного петуха.

Паны смотрели на карту и начинали понимать планы Раубича.

Раубич называл и называл участки и фамилии, и наконец, кольцо замкнулось. Очерченный красным карандашом, шире вверху и уже книзу, лежал на карте кусок земли: неровный кремневый нож, направленный острием на юг.

Все молча смотрели на изъезженный, сто раз виденный, но теперь такой необычный кусок земли. В синих лентах рек, в зеленых пятнах пущ, в точках городов и сел. Родной край.

Раубич вздохнул.

– Ну вот. О деталях потом. Помните лишь: на той территории, которую мы собираемся поднять, проживает что-то около девятисот тысяч человек. Ни один из этих жителей не должен быть обижен. Если мещанин начнет сводить счеты с военным, раскольник с католиком, а поляк с протестантом, – все кончится гибелью. Поэтому я предлагаю раде сегодня же договориться о том, чтоб ни в коем случае не допускать несправедливости. Все люди, сколько их ни есть, дети Адама. Я требую от рады одного – строгого наказания за междоусобицы. Мы не должны повторять империю. Мне кажется, эта земля должна стать землей справедливости для всех. Вот что я хотел сказать.

Люди молчали. Приднепровье лежало перед ними на столе, а над ним плыл густой дым…

Алесь сам не понимал, как они могли заблудиться. Однако ночь уже давно опустилась на пущу, а они все еще кружили потайными стежками среди огромных, казалось, до самого неба, деревьев.

По звездам узнать дорогу было нельзя – небо густо обложило черными тучами. Так глухо и густо, что в пуще стало тепло, как под одеялом.

Синяя молния полыхнула совсем низко, над деревьями. Собиралась гроза. Урга и Косюнька мягко ступали по иглице. Майка сидела на мышастой кобылке, уставшая, почти безразличная. Ей хотелось спать.

– Заблудились, – сказал Алесь.

– Окончательно?

– До утра.

– Где пристроимся?

– Доверимся лошадям. В пущу они не пойдут, будут выбираться на прогалины.

Он спешился, ощупывал стволы деревьев. Северную сторону находил, но что это могло дать, если даже руки не было видно. Проедешь шагов десять – и опять начинаешь кружить. Да и коня в пуще «прямо на север» или «прямо на юг» не погонишь. Это тебе не поле. Вокруг дебри. Поэтому, выбравшись на первую стежку, он дал Урге свободу.

Молнии рвали небо все чаще, но в их свете глаза видели одно и то же – черно-синие стволы деревьев, голубую твердь стежки, тяжелые кроны над головой.

Так они ехали около часа.

Надо было где-то укрыться. Под какой-нибудь раскидистой елью. Он так бы и сделал, но следующая молния высекла из тьмы маленькую прогалинку, а на ней – низкую приземистую постройку с грибом стрехи, ссунутой чуть не до земли, с широко разинутой пастью темных дверей. Судя по всему – лесной сарай для сена.

– Майка! Быстрее! Пристанище!

Он погнал коня к сараю. Соскочил с Урги, взял на руки легкое тело Майки.

– Беги туда.

Дождь надвинулся такой стеной, что, пока он заводил коней в сарай, промок насквозь. Стены сеновала были из довольно тонких, редко прибитых жердей. По небу стегануло словно огромным огненным кнутом. Алесь увидел коней, «ложе» из березовых ветвей, какое кладут «под ноги сену», само сено, что занимало половину сарая, а возле него Майку.

– Лезь туда, на сено. Накройся им. Здесь продувает.

Подсадил ее. Бросил коням по охапке сена и привязал, чтоб не перевели много. Потом полез сам.

Сквозь щели веял влажный ветерок. Мир ежеминутно окрашивался в синее и черное, полосами. И Майкина фигура тоже делалась полосатой.