Френк Слотер - Чудо пылающего креста

— Ты выглядишь так, словно с тобой грубо обращались, — сказал он. — Кто освободил тебя от оков? Максимиан?

Даций цветисто выругался.

— Не говори мне, что ты поверил этому фарсу.

— Разумеется, нет. Я предполагаю, что легионы восстали против Максимиана после того, как увидели меня сегодня в колеснице и узнали, что я жив.

— И первыми — твои старые соратники, Двадцать второй легион. Я еще был в заточении, но, бьюсь об заклад, старая лиса почуяла близость собак и отправила твою жену с ребенком торговаться с тобой за свою жизнь.

— Расскажи-ка мне по порядку, что произошло?

— Примерно месяц назад в Арелате появился гонец с известием, что тебя убили. Сказал, что попался врагам, бумаги у него отобрали, но ему удалось сбежать. Я так расстроился, что не допросил его сам. Но когда Максимиан нацелился на захват трона, мне пришла в голову мысль, что эта весть, наверное, ложная, но к тому времени гонец уже исчез. Вскоре после этого меня арестовали.

— Как тебе удалось послать мне сообщение из тюрьмы?

— Среди тюремной охраны один декурион был мне обязан: я спас ему шкуру, когда он обучался в Никомедии и однажды нарушил дисциплину. Что будешь делать с Максимианом?

— Сделаю его своим пенсионером. — В голосе Константина зазвучала суровая нотка. — Для такого честолюбивого человека, как он, это должно быть достаточным наказанием.

— Даже смерть была бы большим милосердием, — согласился Даций. — Но все равно я организую за ним наблюдение. Скорпион и мертвым может ужалить, если как следует наступить ему на хвост.

После предательства Максимиана в Арелате и унизительной для Константина необходимости возвращать себе часть собственных владений с помощью силы, потребовалось несколько месяцев, чтобы снова утвердить там свою полную власть. Отдельные очаги сопротивления, разгоревшиеся за время непродолжительного восстания, пришлось подавлять вооруженным путем, и хотя Константин предпочел бы уехать в Треверы, какое-то время его присутствие на юге было необходимо.

Фауста забеременела вторым ребенком и мало выходила из дома, не желая, чтобы люди видели ее в таком положении. Она спала в комнате, примыкающей к спальне Константина, и однажды вечером после четырехдневной инспекционной поездки по Южной Галлии он удивился, увидев, что она входит к нему в комнату, когда он уж готовился лечь спать. Константин заметил, что она плакала, и тут же подошел к ней, чтобы заключить ее в свои объятия.

— Ну, что такое, моя радость? — спросил он ее.

— Я чуть не предала тебя, поверив в искренность отца, когда он захватил тут власть, — призналась она.

— Я знал, что ты не участвовала в его плане, — заверил ее Константин. — А что это заставило тебя изменить к нему свое отношение?

— Я только что узнала, что отец хочет убить тебя и снова захватить власть.

— Откуда тебе это известно?

— Моя служанка узнала об этом заговоре от своего любовника — слуги моего отца.

— Он сообщил ей какие-нибудь детали?

— Покушение должно состояться сегодня ночью. Отец знает, что как только мы уедем в Треверы, ему будет трудно соединиться с Максенцием, поэтому нужно убить тебя до того, как мы уедем.

— Ты уверена в источнике этих сведений?

— Абсолютно уверена. В случае, если ему удастся тебя убить, моей служанке и ее любовнику обещана свобода, но она решила, что сможет выиграть больше, если расскажет о заговоре мне.

— Оба получат подходящее вознаграждение, — пообещал Константин. — Теперь иди к себе в комнату, а я подготовлю своему убийце неплохую встречу.

— Прошу тебя, не убивай его, — умоляюще попросила она, — Он же ведь только тщеславный старик, снедаемый честолюбием.

— От моей руки он не умрет, — пообещал ей Константин, но больше ничего ей не сказал.

Быстро были сделаны необходимые приготовления. В постель Константина уложили слугу-евнуха, предупредив его, чтобы он не спал, ввиду ожидающегося нападения. Константин не знал наверняка, сколько человек удалось подкупить Максимиану, чтобы совершить на него покушение, поэтому доверился только Дацию. Оба они заняли позицию в спальне Фаусты, смежной с комнатой мужа, оставив маленькую щелку в двери, чтобы им были слышны звуки из соседних комнат.

Уже после полуночи они услышали, как открылась коридорная дверь спальни — доказательство того, что Константин поступил мудро, не сообщив о готовящемся покушении никому из постоянной стражи дворца. Ибо Максимиан не мог бы проникнуть в спальню, не подкупив постоянно стоявшую снаружи охрану. Тот, кто вошел, не имел с собой никакого освещения, очевидно достаточно хорошо ознакомившись с комнатой, чтобы пробраться к постели незамеченным.

Не успел Константин крикнуть, чтобы предупредить лежащего в его постели евнуха, как услышал приглушенный возглас убийцы, за чем последовал стон умирающего. Рывком открыв дверь, он пропустил вперед Дация, побежавшего перекрывать коридорную дверь, а сам бросился к постели спасать слугу, пока Фауста доставала из шкафа зажженную заранее и спрятанную до поры свечу.

Константин опоздал. В неровном свете горящей свечи они увидели Максимиана, который склонился над ложем и снова вонзил сталь в лежащее на нем инертное тело. Когда он, с окровавленным кинжалом в руке, распрямился, Фауста взвизгнула и уронила свечу. Она еще горела, и Константин нагнулся за ней. В это время Максимиан, воспользовавшись переполохом, бросился затравленным зверем к наружной двери. Но там с мечом в руке уже стоял Даций, и бывший император снова повернулся к Константину. Увидев у зятя в руке кинжал, он понял, что ему не уйти, и выронил окровавленное оружие.

— Дочь твоя ходатайствовала за тебя, хоть ты и убийца, — холодно произнес Константин. — Ты получишь такое же снисхождение, какое сам даровал Северу, и, надеюсь, у тебя хватит достоинства не опозорить носимую тобой когда-то порфиру.

Вскоре после рассвета явился Даций с известием, что Максимиан повесился в собственном жилище. Но хотя о предательстве старого императора стало уже широко известно, Константин распорядился, чтобы его похоронили со всеми подобающими почестями, на которые вправе был рассчитывать бывший август Рима. Когда отгорел погребальный костер, пепел собрали и послали Максенцию — чтобы прилюдно, по обычаю римских семей, его поместили в алькове семейного дома, или колумбарии, отведенном для останков умерших. В действительности, однако, Константину хотелось, чтобы этот прах постоянно напоминал его шурину, что измена заслуживает лишь одну награду — быструю и безжалостную.

Второй ребенок у Константина и Фаусты родился вскоре после их переезда из Арелата в Треверы. И это опять была девочка. И хотя Константин уверял Фаусту, что пол ребенка не имеет для него никакой разницы, он видел, Что она удручена тем, что до сих пор не может родить ему сына. То обстоятельство, что императрица Феодора с ее тремя сыновьями и тремя дочерьми жила в такой близости от Треверов, также постоянно раздражало молодую августу, в которой стал сказываться ее вздорный характер. Когда Феодора нанесла им визит вежливости, чтобы взглянуть на новорожденную, сводная сестра оказала ей очень холодный прием. После ухода Феодоры Константин отчитал молодую жену за холодность.