Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки

— Это храбрый и благородный юноша. Он принял веру Христову, как и его дядя. Как могу я оказывать помощь толпе язычников, решивших сгубить доброго христианина.

Марк насупился.

— Это мы‑то язычники? А германцы, значит, страдальцы? Непонятно, кто тогда все эти годы буйствовал и разорял земли по ту сторону реки? Ведь это наши земли, и среди тех, кто населяет обе Паннонии, тоже много христиан. У меня половина Молниеносного легиона твои единоверцы. Разве я запрещаю им справлять культ? Разве в чем‑нибудь я ущемил их веру. Сражайся храбро — и можешь молиться своим богам. И сражаться им придется против Ванния, брата, так сказать? Как же быть? Сложить оружие? — он неожиданно запнулся. — Ты, кажется, упомянул, что и Ариогез?..

— Да, император. Ариогез тоже уверовал в Христа.

— Что творится в мире! Поистине, люди сошли с ума либо окончательно поглупели.

Он неожиданно примолк, настороженно, с нескрываемой подозрительностью глянул на друга.

— Ага, теперь понятно, почему ты возгордился. Решил взяться за меня?

— Упаси Господь! — испугался Бебий и закрыл лицо руками. — Если даже меня и посещали подобные мысли, поверь, это происки лукавого. Это от безумной гордыни. Господь во время просветил меня, смирил меня. Если ты полагаешь, что я, как любезный тебе Рутеллиан, окончательно лишился разума и надеюсь склонить тебя к истинной вере, ты ошибаешься. Этот путь каждый пройти сам, и на этом пути ему непременно придется с чем‑либо расстаться, чем‑то пожертвовать. Кстати, как поживает тесть Рутеллиана Александр из Абинотеха, утверждавший, что Луне посчастливилось совокупиться с ним? Кует деньгу? Торгует амулетами? Требует установки своих статуй на форуме?

— Кует, Бебий, торгует и требует. Он открыл в Риме мастерскую по изготовлению священных талисманов, снабжает ими все провинции и требует налоговых льгот. Лжепророки многое чего требуют, на всех не угодишь. Одни с помощью гнусных обрядов выманивают деньги у суеверных людей, другие кормят их нелепыми надеждами на скорый и праведный суд.

Император встал и принялся нервно расхаживать по залу. Затем остановился напротив Бебия, взялся руками за подлокотники его кресла. Наклонился.

— Давай‑ка лучше о Ваннии, о квадах. Как отнесутся варвары к возвращению Фурция? Стоит ли опереться на него?

Он подождал ответа, однако Бебий молчал. Тогда Марк наклонился еще ближе — лицо в лицо, и негромко признался.

— Нет у меня доверия к Фурцию. Однажды он упустил трон. Может, лучше договориться с Ариогезом и отпустить его. А может, стоит завязать сношения с Ваннием? Это реально?

Бебий вздохнул.

— Зови меня Иеронимом, Марк. Тебе отказать — Бога гневить. Возьму грех на душу, дам совет. О Фурции забудь. Если придется договариваться с квадами, не вздумай даже упоминать это имя. Германцы его ненавидят. Насчет Ариогеза ничего сказать не могу, но вряд ли его прельстят лавры Фурция. Если ты решишь казнить его или хотя бы упомянешь об этом, квады воспримут это известие как знак того, что ждет их в будущем. Не знаю, можно ли договориться с Ваннием, но это хорошая идея. Придется постараться, Марк. Если Ваннию удастся сплотить квадов, если его изберут царем, тебе придется несладко. Но договориться будет трудно, очень трудно. Квады могут поддаться страху и согласиться на условия, выдвинутые Римом. А могут и принять бой.

— Но не безумцы же они! — воскликнул Марк. — У нас двойное превосходство в силах. Соседи отвернулись от квадов и только ждут удобный момент, чтобы наброситься на их деревни. Среди князей разлад. Каким образом мы смогли бы захватить в плен Ариогеза и его семью, если бы не имели точных сведений, где царь прячет жену и детей, как часто их посещает. О какой обороне в таких условиях может идти речь? Неужели старейшины и князья пойдут на поводу у молокососа Ванния, ведь ему еще и двадцати лет не исполнилось?! Неужели согласятся погибнуть вместе с безумцем? Я понимаю, Ваннию, кроме собственной жизни, терять нечего, а знатным и сильным?! Мы предложим им такие условия мира, что они вынуждены будут принять их!

— Марк, я никогда не сомневался, что ты кого угодно можешь взять за горло. Ты достойный наследник Траяна, прозорлив, как Адриан, милостив и разумен, как Пий, но в любом случае ты — Цезарь! Умом я понимаю — ты прав. Но сердце подсказывает, не все так просто. Германцы, как дети. Они непоследовательны, склонны поддаваться страстям, любят играть в войну. Трехлетние карапузы называют себя «витязями» и без конца сражаются с римлянами, которых все от мала до велика кличут злыми троллями. Их главной привязанностью, воспитываемой с детства, является любовь к родине.

— Мы говорим с тобой на разных языках, Иероним, — вздохнул Марк. — Убеждать тебя, знатока учения Платона, Зенона, поклонника Эпиктета, себе дороже. Я не имею в виду обидеть тебя, но порой мне трудно тебя понять. Я веду речь не о детях, не о сказочных великанах, а исключительно о разумной оценке сил, числе воинов и умении сражаться.

— Это точно, Марк, — ответил Бебий. — Убеждать тебя, знатока учения Платона, Зенона, поклонника Эпиктета, бессмысленно. Поверь, в этом нет ни малейшего неуважения к господину римского народа, но есть вещи, которые ты просто отказываешься понимать.

Император ничем не выказал негодования. Он по — прежнему держал руки на подлокотниках и словно изучал постаревшего, обросшего Бебия.

Наконец оторвал руки, прошелся по залу. Вспомнился день, когда Бебий ступил на пагубный путь суеверия.

* * *

Случилось это во время гладиаторских игр, устраиваемых императором Адрианом по случаю какого‑то праздника (Марк уже забыл какого). Бебий Корнелий Лонг в ту пору был горячим поклонником подобных буйных зрелищ.

В юности он вообще отличался нездоровой горячностью, был падок на всякие новомодные штучки, касавшиеся установления справедливости на земле. Все они, друзья — философы, помнится, переболели этой заразой, но даже в кругу Квинта Рустика, Квинтилия Максима, Цинны Катула, Сея Фусциана, Ауфидия Викторина Бебий Лонг отличался наибольшей энергией и энтузиазмом. Слова Эпиктета казались им светом, смерть Сенеки, Тразеи Пета и Приска — примером. Траян — идеальным правителем, Гальба, усыновивший его, мудрым правителем. Августов принципат при разумном подходе к престолонаследию — лучшим из возможных государственных устройств, органично совмещавшим в себе все полезное, что заключалось в республике, аристократической форме правления и единовластии. Все соглашались с тем, что суеверия пагубны, верили в силу разума и в возможность и необходимость втолковывания народу добродетельного образа жизни, примеры которого в обилии поставляла римская древность.

На игры молодые философы явились всей толпой. Гладиаторов было выставлено много. Игры были рассчитаны на три дня и проходили с необычной даже для привычных к крови римлян жесткостью. Толпа зверела на глазах, к концу последнего дня зрители все чаще начали отказывать в помиловании раненым и побежденным, того же требовали и от императора. Адриан тоже распалился до того, что позволял себе вскакивать с места. Его глаза налились кровью. Когда же на арену амфитеатра Флавиев (Колизея), на самый десерт были выпущены двадцать пар известных в искусстве рукопашного боя самнитов, случилось невероятное. Некий старик в хламиде, перепоясанной веревкой, добежал до первого ряда на трибунах, спрыгнул на арену и с криком: «Что вы делаете? Христа ради, что вы делаете!?» — бросился к сражавшимся. Безумец попытался разнять гладиаторов. Зрители — все десятки тысяч человек — на мгновение опешили.