Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки

С наступлением темноты молодых проводили на виллу Максимов, которую, опять же по настоянию Кассия, назвали домом жениха. Здесь молодые разожгли костер в очаге, после чего Бебий и Клавдия поднялись в апартаменты, в которых остановилась хозяйка виллы. Состояли они из трех просторных комнат на втором этаже. Отсюда по особой лестнице можно было выйти из дома.

Здесь же, за занавесью Бебий переоделся во все черное, надвинул на глаза маску, спрятал голову под полу военного, тоже черного плаща, опоясался особого рода мечом местной работы, тончайшим и способным сворачиваться подобно кожаному ремню, при этом острие особым образом входило в рукоять и там фиксировалось. Затем спустился на улицу, где его ждали Осторий и два молодца. Третий охранник еще в полдень спешно поскакал в Селевкию, чтобы договориться капитаном судна о месте, где тот сможет, не привлекая внимания, посадить на корабль Клавдию и ее людей.

Так началась ее брачная ночь!

Проводив Бебия, Клавдия с робостью вошла в просторную, украшенную венками и гирляндами цветов спальню, присела на сирийское ложе, усыпанное лепестками роз. По привычке проверила чистоту простыней и покрывала. Прикинула — может, не дожидаясь Бебия, прилечь? Однако отваги не хватило, телесное соединение заранее приводило ее в ужас. Весь этот день она только и думала о том, чем придется заняться Бебию и чего ей предстоит лишиться ночью. Эти два занятия никак не увязывались между собой. Осторий утверждал, что таким молодцам ничего не стоит освободить Сегестия. Госпожа, жди нас после полуночи, заявил хозяин гладиаторской школы. Значит, очень скоро Бебий вернется и потребует свое?

Это были нерадостные мысли, теперь авантюра с поездкой в Сирию казалась ей чем‑то вроде дурной шутки или нечистой игры, в которую она по глупости оказалась вовлечена. Всю прошлую ночь, весь прошедший день, с того самого момента, как она согласилась пожертвовать бракосочетанием ради спасения Сегестия, Клавдия удивлялась — о такой ли свадьбе она мечтала? Зачем этот нелепый спектакль? Ее томила обида, ей было жалко себя, одну из самых завидных невест Рима. Ее родственники в столице могли устроить незабываемые, ошеломляющие торжества, она же выбрала роль заговорщицы, однако пути назад не было.

В отместку Клавдия несколько раз, особенно в самые ответственные моменты, когда жрец под звуки кларнета сжигал внутренности жертвенного ягненка и читал молитвы, в момент подписания контракта, в ответ на приветственные крики гостей, желавших им счастья и «много — много маленьких Бебиев», давала себе слово, что не подпустит к себе этого так называемого супруга, пока не почувствует страсть, желание лечь с ним. Теперь, оставшись в спальне одна, сидя на брачном ложе, она до смерти испугалась — зачем клялась, зачем эти кощунственные слова? Кто из демонов надоумил ее гневить отеческих богов, пусть даже они не более чем идолы, куски обработанного камня? Дело зашло слишком далеко. Того и гляди этот звероватый лицом и, в общем‑то, незнакомый мужчина явится в спальню и потребует свое. Потом навалится, начнет тискать.

Что делать?

Кричать?

Это, по меньшей мере, глупо. Старики, обрадованные скоропалительной свадьбой или, скорее, тем, что молодая хозяйка так быстро решила покинуть Антиохию, не пожалели роз, буквально оголили сад, рабыни нащипали лепестков, разбросали вокруг, насытили воздух благовониями, а она в крик?!

Клавдия поежилась, обняла себя за плечи — если явится до полуночи, если потребует, придется возлечь с ним. Придется исполнить долг, и совершить назначенную женщине работу. Припомнилась древняя римская сентенция — добродетель женщины в том, чтобы достойно вознаградить героя, вернувшегося из битвы. Много такого понавыдумывали предки, мол, лучшие дети — это дети победы. «Радостно дело свое исполняй, Перибея, раскрой объятья герою», — это из какой‑то трагедии. Утвердившись в решении, преодолев стыдливость, она скинула верхнюю одежду, и в одной тунике решительно легла на левую сторону, накинула сверху покрывало. Задумалась, не молода, вот уже двадцатая весна прошла, сколько можно необъезженной ходить. Если что не так, доберется до Рима и сразу разведется. На этом, по крайней мере, настаивал Бебий. Твердил, что он ей не пара, что он нищ.

Да, он ей не пара, но совсем по другой причине, но и эта причина зыбко мерцала в сознании, ведь сказано — плодитесь и размножайтесь. Насчет же нищеты Евбен учил — блаженны нищие духом, ибо их есть царствие божие.

В углу роняли капли водяные часы, скоро урез воды преодолел риску, обозначавшую полночь. За окнами рождались редкие шорохи, скребки, в саду отчаянно звенели цикады. Все эти звуки соединялись в тишину, тревожную, безмолвную, таинственную.

Что там с Сегестием?

Что с Бебием?

Разбудил ее легкий шум на лестнице. Она вскочила, потерла глаза. С удивлением отметила робкий свет, проникавший в комнату через окно. Неужели утро? В спальню осторожно вошел Бебий, снял военный плащ, маску. В ответ на вопросительный взгляд Клавдии отрицательно покачал головой, шепотом объяснил.

— Освободить Сегестия невозможно. На вилле пирует городская верхушка, вокруг полно народа, никто не спит. Все мечутся. Следует подождать.

Выговорив все это, он скинул плащ, начал снимать калиги — особого рода военные сандалии. Потом, не глядя на Клавдию, завалился на постель. Лег на спину, рядом с молодой женой, повернул голову, глянул на нее. Его глаза были близко — близко. Клавдия невольно покраснела, не удержалась, прижала руки к груди, натянула покрывало.

Бебий не удержался и сладостно, со стоном зевнул.

— Прости, но мне надо поспать хотя бы пару часов. Разбудишь, когда взойдет солнце.

Он смежил веки. Клавдия некоторое время с прежним выражением на лице смотрела на него, потом в ее глазах вырисовалось недоумение. Она встала, приоделась за занавесом, вернулась к ложу, прикрыла Бебия покрывалом. Тот что‑то пробормотал во сне и перевернулся на другой бок. Девушка вышла из комнаты и направилась в другую комнату. Там тоже прилегла, от обиды прикусила зубами кончик покрывала — так и заснула.

Разбудил ее шум и выкрики во дворе. Она вскочила, с недоумением оглядела комнату. Казалось, только что закрыла глаза, а в комнате уже царил солнечный свет. Она приоткрыла дверь, вышла на внутренний балкончик, добралась по нему до заднего, или женского, двора. В тени колонн стоял роскошный дорожный экипаж, возле ворот — крытый фургон для перевозки груза. Возле них распоряжался Бебий, давая указания рабам, куда и каким образом складывать вещи. В углу за колоннами, пристроившись за грубым дощатым столом, завтракал Осторий, двое охранников и еще несколько, незнакомых ей человек.