Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

Город сей молод: здания в нем сверкают свежим камнем, а в пределах стен, возведенных иждивением славного короля Лодевиса, есть еще кое-где и свободное место. Но город быстро растет. Он втянул в свою орбиту уже немало деревень и местечек, бывших когда-то не меньше его самого, а теперь ставших его частями, как бароны, некогда вольные птицы, становятся вассалами государя. Вот они, бывшие городки, считая с севера по часовой стрелке: Секули, Альгрин, Укап, Флоэль, Млен, Герен, Неер и Аглезир. В центре этого венца, как жемчужина в диадеме, сияет замок Мирион на острове Влатры; он украшен превысокими белыми башнями и сразу бросается в глаза. К северо-востоку от него, на левобережном холме, громоздится суровая цитадель, именем Таускарора, древнее гнездо сеньоров Марена, когда-то владетелей Острада, а ныне виргинских королей. Они построили себе в Толете три дворца: на левом берегу, прямо против Мириона — Тампль-хофр, и готический, с шестнадцатью шпилями, весь колючий Альгрин, ныне отданный Фемиде, богине юстиции; а на правом берегу — великолепный Аскалер, детище славного короля Карла, знаменитый своими залами и садами.

Город сей честолюбив ему постоянно надо кого-то превзойти, кого-то затмить. Во времена оны Вивиль ди Марена завещал своим потомкам-государям: Толет должен быть больше Дилиона, гнезда изменников Браннонидов, и этот завет был выполнен. В Толете находится собор Омнад, главная церковь Виргинии: ее начинали строить с таким расчетом, чтобы она была выше дилионского собора Приснодевы Марии, главного храма изменников Браннонидов. И этот завет был также выполнен. И тут Мефостофиль с ухмылкой обратил бы внимание доктора Фауста на то, что готический этот храм перекрыт в алтарной части огромным ренессансным куполом: это сделал знатный мастер Адам Мерильян-старший, после того как он, побывав в Италии, увидел флорентийский собор Санта-Мария дель Фьоре. Здешние государи, не преминул бы присовокупить Мефостофиль, поистине дьявольски упрямы: они стараются превзойти самих себя. Они всеми силами стремились добиться, чтобы Вивилиана, главная башня Мириона, была выше всех в городе, но это им не удалось — Таускарора все равно выше, потому что она стоит на холме. Приходится им утешать себя числами, коли нельзя утешиться очевидностью: от верхушки до земли Вивилиана все-таки выше всех башен в городе — четыреста шестьдесят футов, — и местные остроумцы даже называют ее Вавилониана.

А вон та титаническая стройка, указал бы Мефостофиль, есть доказательство того, что город и впредь намерен быть честолюбивым: на сей раз он желает превзойти сам вечный Рим. Ибо здесь строят собор Иоанна Евангелиста — второй кардинал Мури, своими руками положивший первый камень, постановил, что этот храм должен быть больше собора Святого Петра, главного капища папистов. Вот так-то люди и отвращаются от Бога, воображая, что служат ему, не преминул бы присовокупить Мефостофиль, ибо желание кардинала Мури есть гордыня, а гордыня есть смертный грех, это и младенцу известно.

Затем Мефостофиль показал бы доктору Фаусту аббатство Лор, где венчают королей Маренского дома, и Аранский плац, где казнят воров, и Университет, занимающий несколько кварталов к юго-востоку от Тампльхофра, и множество рыночных площадей, торговых лавок и мануфактур, и мрачно знаменитые притоны и публичные дома Секули, и прямые улицы — Дорогу Мулов Липовую, Мрайян, Парадную, Фригийскую, Графскую, и другие, вымощенные плитками и отменно чистые; указал бы ему и биржу на левом берегу, возле моста Ресифе, и рядом с ней — Дом без окон, банк Андреуса Ренара, графа Мана. Дом этот получил свое имя за то, что действительно не имеет окон в нижнем этаже — ради убережения от соблазна, ибо за этими толстыми стенами хранятся огромные богатства. Ренар нарочно купил это место под горой, на которой возвышается Таускарора: в тени крепости деньги будут целее.

Тут зарябило бы у доктора Фауста в глазах, и поднялся бы он выше, и. сказал бы ему Мефостофиль:

— Видишь, господин мой Фауст, этому городу нет еще и трехсот лет, а он разросся до великих пределов, и число жителей в нем равно стам тысячам с лишком. Все это потому, что город сей стоит на благословенном месте, которое притягивает к себе и золото, и серебро, и всякие товары, а также искусных мастеров.

Фауст не стал бы спрашивать, кто благословил это место, и, подумав о своей участи, которую выбрал себе сам, с тяжким вздохом полетел бы дальше.

Ночные дозоры снимали последние цепи и рогатки. Шпили и купола уже ярко блестели, но в улицах еще лежали сумрак и прохлада. Воздух был чистый, как ключевая вода, и солдаты, несмотря на бессонную ночь, не чувствовали утомления.

Проходили группы рабочих, направляющихся на стройку, ремесленники, мастеровые. Тем, кто зарабатывал свой хлеб руками, надо было вставать первыми.

Постепенно лучи солнца проникли в окна домов и упали на камни мостовых, под ноги прохожим. Тогда стали появляться те, кто работает языком и головой: женщины из зажиточных семейств, цеховые мастера и судейские чиновники.

Студенты и дворяне сладко спали — те, кто успел к этому времени лечь.

На рынках шла самая бойкая торговля, когда появились глашатаи в сопровождении трубачей. Верхом на лошадях, в ярких белых с синим одеяниях, они въезжали в самую середину. Трубачи троекратно трубили:

— Внемлите! Внемлите! Внемлите слову королевы!

После того как устанавливалась относительная тишина, глашатай разворачивал свиток и, встав на стременах, читал:

— Именем Ее Королевского Величества Иоанны Первой! Приняв державу земли Виргинской, сочли мы за благо рассмотреть указы и декреты, имевшие силу вплоть до сего дня, и ныне заявляем вам, жители славного город Толета, что любим вас и прав ваших ущемлять не имеем даже в мыслях. А посему данные вам права и привилегии сохраняем за вами неизменно и даже более того: налог на соль, ныне существующий, снижаем мы на треть…

Бурные крики «ура» прервали глашатая. Трубачи долго не могли утихомирить толпу. Наконец тот смог закончить:

— …и соответственно соль будет продаваться дешевле, за чем надзирает, соляная комиссия при магистрате города Толета. Дано в Аскалере сего 15 июля года 1575. Подписано.

Снова поднялся шум. Глашатай показывал людям вторую бумагу, которую должен был огласить, но безуспешно. Махнув рукой, он сел в седло. Ему поднесли кружку пива за добрые вести. Он с наслаждением выпил, полоща натруженное горло.

— Тяжелая работа, — сочувственно сказал пивник, — того гляди, без голоса останешься.

Глашатай подхватил шутку:

— И не говори, брат. Легче руку или глаз потерять. На что годен человек без голоса? Ни жену облаять, ни на помощь позвать…