Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша

Его ввели в просторную, с низким потолком комнату, освещаемую заправленной нафтой [10] медной лампой. Посредине зала в кресле устроился наследник, за ним, сзади и сбоку, сгорбился писец, возле которого угадывались глиняные таблички и стальные палочки, предназначенные для выдавливания букв. В дальнем углу горой возвышался громадный, голый по пояс мужчина, чей срам был прикрыт кожаным фартуком. Сарсехиму не надо было объяснять, кто этот человек и зачем он присутствует при допросе.

Сарсехим сам указал на нательный пояс, но это не помогло. Палач сразу сунул руку между ногу и нащупал в промежности драгоценный камень. Пока умельцы из собственной канцелярии наследника престола расплетали пояс, Шурдан долго рассматривал изумруд. Даже запах мочи не смутил его, что лишило Сарсехима последней надежды. Этот ни перед чем не остановится.

Шурдан сумел перехватить его взгляд.

— Я не такой брезгливый, как тебе могло показаться, — объяснил он евнуху и, указав на изумруд, добавил. — Ты действительно хитрец по части устройства вторых доньев, так что у меня, чем дальше, тем сильнее укрепляется уверенность, что в добавление к заданию, которое поручил тебе великий царь, ты сумеешь выполнить мою маленькую просьбу.

В этот момент один из подручных приблизился и что-то торопливо зашептал Шурдану на ухо. Выслушав, наследник как бы невзначай спросил у евнуха.

— В поясе была записка. Что там?

— Не знаю, господин, но полагаю, что Бен-Хадад уведомляет моего государя, что Египет вот — вот выступит на помощь Дамаску.

Шурдан промолчал.

Сарсехим торопливо добавил.

— Сириец рассчитывал, что письмо попадет вам в руки.

На этот раз Шурдан одобрительно кивнул.

— Значит, мы договорились? — спросил он.

Теперь кивнул евнух.

— Я всегда готов услужить такому важному господину, как твоя милость. Но я не могу взять в толк, какого рода услугу я мог бы оказать тебе?

Ассириец некоторое время размышлял, потом махнул писцу рукой — мол, это не пиши, — затем объяснил.

— Евнух, я успел убедиться, ты неглупый человек, поэтому решил поручить тебе пустяковое, но очень выгодное дело. Ты должен помочь Гуле избавиться от плода. Еще до начала похода.

— Господин ошибается, я — глупец. Будь я умным человеком, я бы спросил — зачем, но я скуден умишком и спрошу, как мне выполнить это задание?

— Ты еще хитрее, чем я рассчитывал, следовательно, ты опасен. У тебя нашли тайную записку, изумруд, этого вполне достаточно, чтобы лишить тебя жизни. Однако я готов предоставить тебе выбор — либо ты осуществишь задуманное, либо… — он движением головы указал на обнаженного мужчину.

— Его невозможно осуществить. Бен-Хадад трясется над Гулой. Он лелеет ее как птицу — феникс.

— Ты так считаешь? Тогда тем более… Дело, в общем-то, простое. Надо только подсыпать в питье или еду Гуле особый порошок. Совсем немного, щепотку.

— Вот я и спрашиваю себя, кто и как мог бы подсыпать эту щепотку, и не нахожу ответа. Господину это понятно?

— Господину понятно, но господин рассчитывает на хитрость и ловкость человека, который за несколько месяцев успел предать своего царя и всех покровителей, бездумно даровавших ему жизнь. Этот проныра сумел подменить царскую невесту, втереться в доверие к нашему врагу, ухитрился вернуться из их логова — более того, отважился провести через границу лихих людей, посягнувших на наше вдруг объявившееся сокровище — воспитанницу Иштар. После всего этого он, все еще пребывая в краю живых, называет себя глупцом. Мне кажется, Сарсехим, что ты способен на бóльшее?

— Ты назвал меня по имени, господин, поэтому я буду честен — я спасал свою жизнь.

— Теперь попробуй сделать последний шаг и попытайся обеспечить свое будущее.

— Под твоим покровительством?

— Да.

— Но, господин, это невозможно. Бен-Хадад — вздорный человек. Меня казнят сразу, как я вручу ему замаринованный в асфальте зеб. Гула настоит на том, чтобы меня долго мучили. Как я смогу приблизиться к ней?

— Вот и я несколько дней спрашивал себя — как? Вопрос — кто? — для меня не существует. Кроме тебя, никто не сможет подобраться к Гуле.

— А я-то как смогу?! — воскликнул Сарсехим.

— Я знаком с Бен-Хададом. Мы встречались с ним после сражения у Каркара. Он непременно захочет взглянуть на негодяя, который осмелился доставить такого рода подарок…

— Совсем необязательно… — перебил наследника евнух и тут же прикусил язык.

— Продолжай, — подбодрил его наследник. — Как видно, ты уже начал соображать. Я не хотел пугать тебя, ты достаточно напуган. Я обращаюсь к твоему личному гению — пусть твой ламассу поможет тебе спасти жизнь. Я же со своей стороны готов оказать тебе всяческое содействие. Тебе известно, Сарсехим, я очень многое могу. Я даю тебе день на размышление.

Он сделал знак писцу, который тотчас схватил стило.

— Теперь расскажи, что тебе поручили в Сирии. Если не хочешь, чтобы тебе прижгли пятки, выложи все сам. Если согласишься работать со мной, я проявлю милосердие, предоставлю тебе защиту. В противном случае тобой займется Нинурта.

— Я постараюсь убедить скифянку, чтобы меня простили.

— Ты это серьезно? — удивился Шурдан.

— Вполне, господин. У нашей Шами доброе сердце и достаточно разума, чтобы понять, что я ни в чем не виноват. Меня принудили, лишили выбора. Она милосердна и умна.

— К тому же очень красива. Ведь она красива, евнух?

— Необыкновенно, хотя я слабо разбираюсь в женской красоте.

— Не прибедняйся. Я многое о тебе знаю. Скажи, ее в самом деле подбросили на ступени храма Иштар, и богиня кормила ее свои молоком?

— Не могу припомнить такого случая. Мать родила ее во дворце под моим присмотром, там же Шаммурамат росла. Разве что с детства отличалась склонностью к непокорству и всякого рода проделкам. Однажды, когда Гула спала, скифянка отрезала ей косу. Любила кататься на лошадях. Мардук-Закиршуми не препятствовал ей в этом.

Давно уже скопец не спал так сладко, как в ту ночь.

Сначала, сытый, томился на циновке, вспоминая, какими блюдами угощал его наследник ассирийского престола после допроса, какими винами он запивал жареную индюшку и рыбу под ароматным соусом. Количество чаш не ограничивалось. Порадовало, что наследник оказался благородным и щедрым господином. Он не стал мелочиться по поводу будущей оплаты — к изумруду, который Шурдан обещал возвратить евнуху после поездки в Дамаск, наследник обещал добавить горсть таких же крупных разноцветных камней.

Утром Сарсехима вновь порадовали отменным завтраком — жареной цесаркой, кашей, но не той жидкой, на воде, которой пичкали скифов и вавилонян из охраны, а царской — с изюмом, на оливковом масле. Вина, к сожалению, не дали. Когда он поинтересовался у притащившего все эти вкусности раба насчет напитков, тот промолчал. Настаивать было бесполезно. Насытившись, поковырявшись в зубах, Сарсехим приказал рабу вызвать охрану. Тот помчался как угорелый. Не обращая внимания на онемевшего Ардиса, который без стука вошел в комнату, Сарсехим назвал дюжему ассирийцу заветные слова — «С нами Иштар! С нами победа!» — и отправился на свидание с наследником.