Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша

Его ни разу не перебили.

Сарсехим приободрился. Прихлынуло вдохновение, и он, ритмически чередуя слова, повел рассказ о том, как ему, несчастному, лишенному милости богов, пришлось подчиниться сирийскому чудовищу. Затем Сарсехим описал сына чудовища, их логово — оно напоминает мрачную пещеру, сообщил, что их подданные плешивы и разнузданы. Завершил гимном герою, который отважится вступить в битву с демонами и сразить их, как некогда храбрый Гильгамеш одолел громилу Хумбабу. Эти строки показались автору особенно удачными, ведь он умело призвал тщедушного Салманасара расправиться с чудовищным Бен-Хададом.

— Кто, кроме тебя, сын неба! Кто, кроме тебя, надежда мира! Кто кроме тебя, оплот чести!..

Салманасар неожиданно махнул рукой.

— Хватит.

Сарсехим покорно замолчал, не спеша опустил вскинутые руки и, как бы выпуская из себя божественный пар, уронил голову на грудь. Пошатнулся, однако никто не бросился поддержать его, и евнух предпочел остаться на ногах, приберегая такое спасительное средство как падение на колени и лобызание ног, на крайний случай.

Вот что еще успел заметить Сарсехим — это доброжелательный прищур Шурдана и откровенный холод в глазах Иблу.

Салманасар неожиданно сменил позу. Царь привстал, перелег на правый бок и, по — простецки поджав под себя ногу и спросил?

— Чем ты можешь подтвердить свои слова? Почему я должен верить негодяю и предателю? Твой напарник — скиф утверждает, что Бен-Хадад не глуп, город сильно укреплен, у него много союзников.

— Мой напарник, государь, спасает свою шкуру.

— Ардис — старый боец, ему ни к чему лукавить, — вступил в разговор Иблу. — Его ценят в Вавилоне.

Сарсехим обратился к Иблу.

— Он хорош на поле боя, господин, но мы сейчас рассуждаем о другом — имеет ли право отпрыск мира мертвых царствовать в мире живых? С каких это пор подземные боги — аннунаки получили право вмешиваться в жизнь черноголовых, и не обязан ли каждый смертный противостоять им любым доступным ему способом? Ардис храбр, честен, но он чужак, ему трудно проникнуть в наши сокровенные таинства.

— А ты честен? — ехидно поинтересовался Иблу.

— Господину угодно шутить? — спросил Сарсехим. — Где он встречал честного евнуха?

В зале засмеялись, улыбнулся и Салманасар.

Сарсехим почувствовал, что угодил.

— Мы созданы для того, чтобы хитрить, изворачиваться, следить, докладывать… — Сарсехим приказал себе остановиться, но его уже понесло, и он с ужасом продолжил нанизывать слова. — Клятвы евнухов, что ливень в жару. Припекло солнце и вновь сушь. Евнухом следует пользоваться умело…

Неожиданно царь вскочил с кресла. Вавилонянин благоразумно рухнул на колени.

— Встань, — отмахнулся от него повелитель. — Ты не глуп, язык у тебя подвешен, но ты не привел ни единого доказательства чуждой миру живых природы Бен-Хадада.

Сарсехим поднялся, отряхнул несуществующую пыль с прикрытых долгополой туникой колен. Салманасар удивлено проследил за его руками — такого рода простота в присутствие царя царей могла стоить головы, однако Сарсехим не промахнулся.

— Великий царь, неужели Ардис не упомянул о том, что случилось с несчастной Гулой?

Салманасар заинтересовался.

— А что с ней случилось?

— После того, как был проведен свадебный обряд Ахиры и Гулы, Бен-Хадад сделал ее своей наложницей.

— Ты лжешь? — повысил голос царь. — Вавилонскую принцессу, младшую сестру моей супруги, сделали наложницей?

— Я говорю правду, повелитель мира.

Шурдан подал голос.

— Мне тоже донесли об этом.

— И ты молчал?

— Я ждал подтверждения. Евнух подтвердил эти сведения.

Салманасар задумался.

Наследник сделал шаг вперед.

— Мы должны наказать зверя, — заявил он.

В зале зависла тишина.

Сарсехим решил — рисковать так рисковать! — и первым нарушил тишину.

— Твой вопрос, государь, выдает в тебе ищущую света душу. Ты в недоумении, тебе трудно понять злое. Ты ищешь оправдания, потому что трудно поверить, что кто-то в подлунном мире отважится нанести оскорбление твоей родственнице.

Позволь напомнить тебе, о, величайший — зловоние, издаваемое Бен-Хададом, отравило мысли дамаскинцев. Узнав о случившемся, они бросились в пляс. Они прилюдно совокуплялись на рынках, в подворотнях, на проезжих частях улиц, в садах и в тени городских стен, не спрашивая при этом, ни кто твой супруг, ни кто твоя супруга. Их безумную похоть тешили подвиги, совершаемые жрецами, которых в этом прóклятом месте называют «храмовыми ослами». Их нельзя назвать жрецами, скорее, демонами.

Они, — голос Сарсехима возвысился до звенящего негодования, — потребляли самых порядочных женщин, которые добровольно позволяли нанизывать себя. Другие использовали камни, деревянные колы, кто побогаче — отлитые из золота и серебра фаллосы, которые во множестве расставлены возле их главного капища. Девственницы жертвовали еще несмятым лоном, юноши отрубали свои еще не знавшие женщин зебы и бросали их к подножию пьедестала.

Иблу перебил евнуха.

— У сирийцев свои законы, у нас свои. Разве у вас в Вавилоне каждая женщина не обязана раз в году послужить Иштар? Разве они не собираются на площади перед храмом и не ждут, пока чужестранец бросит ей в подол монету? Разве она не идет с ним и не совокупляется с ним в тени храма?

— Разве я возражаю, храбрейший?! Разве я вправе повысить голос и указать, что этот обычай, пришедший к нам из тьмы веков, давным — давно смягчился требованием соблюдать достоинство семьи. Разве мы в Вавилоне, а вы здесь, в Ассирии, не вознеслись до понимания святости предустановленного Ашшуром порядка, повелевшего соблюдать нравственный закон и заботиться о всяком, кто честен и исполнителен, кто почитает господина и храбро сражается с врагами, кто способен оберечь себя от демонов и защитить от них своих домочадцев? Спроси, о благородный, знаменитого уману Набу-Эпира, которого я вижу в этом зале — разве этот мир не создан Мардуком-Ашшуром, воплотившем в себе свет, добро и истину? Разве не его дети охраняют тишину и благодать в подлунном мире? Разве не в их числе неодолимая в бою и щедрая в любви Иштар?

Здесь Сарсехим, как бы дожидаясь ответа на эти звучные, но не имеющие отношения к делу вопросы, позволил себе перевести дух. Пауза в таких делах очень важна, она придает говоруну особый припах мудрости.

Сарсехим едва заметно скосил глаза в сторону Шурдана. Лицо наследника было холодно, но за этой холодностью Сарсехим различил немой и требовательный приказ — говори еще. Не молчи, не дай им смять себя.

Говори! Говори! Говори!

Салманасар вопросительно посмотрел на Набу-Эпира. Тот смутился и подтвердил, что ныне движение небесных сфер как никогда прежде согласовано с законами, установленными Мардуком-Ашшуром и обеспечивающими мир и процветание в мире живых. Точно измерен год, поэтому разливы священных рек происходят вовремя. Теперь можно с необходимой точностью определить местоположение любой звезды на небе и предвычислить ее ход на много лет вперед. Теперь можно точно предвычислить, когда бог Луны Син на миг прикроет лик бога Солнца Шамаша и наоборот, а это дает возможность точнее узнать волю богов. Это означает, что наука обрела силу предсказывать судьбу любого смертного, в ее силах предупреждать о приближении бурь, засух и землетрясений. Всякое покушение на установленный богами порядок может привести к нарушению хода времени.