Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша

Царь торопил его. Когда до Калаха оставалось два дня пути, в столицу пришла страшная весть — во время воинской игры с боевым оружием славный туртан поскользнулся на мокрой траве и упал на обнаженный меч, да так неудачно, что лезвие пронзило его храброе сердце. Несчастье произошло на глазах многочисленных свидетелей, так что никаких сомнений в случайности произошедшего не было.

Гнев царя на нерадивых слуг, не сумевших поддержать Нинурту, подхватить его под руки, оказать помощь утихомирила прибывшая в столицу царская невеста. Похоронили Нинурту-тукульти-Ашшура в родном городе, на похороны прибыл великий царь. Шамши-Адад буквально заливался слезами. Будущая царица была грустна, изредка вытирала глаза платочком, приветливо улыбалась знакомым.

Азии, например.

Бракосочетание устроили после окончания положенного для траура срока.

Трудно сказать, какие исторические документы побывали в руках у Ктезия, первым познакомившим греков с историей Шаммурамат, и на кого ссылался Геродот, описывая ее деяния, но в том, что такие свидетельства имелись, сомнений нет.

Пусть это будут записки Сарсехима, пустившего по свету легенду о дочери богини, завоевавшей Азию, споткнувшейся на Индии и вынужденной, поддавшись грубой силе, отказаться от власти.

Желание изложить события, свидетелем которых ему посчастливилось быть, проклюнулось у евнуха в тот день, когда в Вавилон докатилось ошеломляющее известие о нелепой смерти Нинурты-тукульти-Ашшура.

Со временем, однако, о его гибели начали говорить разное. Злые языки утверждали, будто наместник сам предложил свою красавицу — жену в подарок новому царю за назначение на пост туртана и, не выдержав презрения соплеменников, наложил на себя руки. Другие, в первую очередь Гула, сумевшая прибрать к рукам вавилонского полководца Бау — ах — иддина, доказывала, что Шамши и Шаммурамат давным — давно состояли в любовной связи. Всем известно, что скифянка с детства отличалась склонностью к необузданному разврату и неслыханным коварством. Узнав об этом, туртан бросился на меч.

Клевета, нескончаемым потоком сыпавшаяся на головы жителей Вавилона, вызывала законное возмущение у тех, кто знал Шаммурамат и Нинурту. К сожалению, попытки доказать очевидное, уличить сплетников во лжи, не находили отклика у тех, кому чужое горе — повод, а чужая радость — укор.

После бракосочетания Шамши-Адада V и вавилонской принцессы Шаммурамат (упоминать о том, что когда-то эта женщина была супругой бывшего наместника и туртана, строго запрещалось) Сарсехима и Ардиса срочно вызвали в Ашшур, и с желанием изложить то, что случилось на самом деле, пришлось повременить. Выехать приказали тайно, никого не извещая. Более того, двигаться приказали отдельно, для каждого была приготовлена своя повозка.

Они встретились в священном городе, в присутствии самой Шами, которая в компании верных друзей позволила скатиться нескольким слезинкам, однако на вопросы Сарсехима, что случилось и зачем их вызвали в Ашшур, сурово предупредила.

— Зачем тебе знать лишнее? Я жду от вас помощи, а не утешений или расспросов.

Далее Шами сообщила, что Шамши дал ей короткий срок устроить семейные дела после смерти мужа.

Что она имела в виду под «семейными делами», стало ясно, когда Шами попросила евнуха после возвращения в Вавилон приобрести хороший дом в предместье Шахринý. Туда скоро доставят ее детей, их сейчас скрывают от чужих глаз и привезут тайно. Она не в силах заставить себя изменить им имена, но, ты, евнух постарайся обращаться к ним «моя родная», «мой маленький». Здесь Шами вновь не смогла удержать слезы и взмолилась — будь добр с ними, стань хорошим наставником. Справившись со слезами, потребовала от Ардиса обеспечить детям охрану. Пусть это будут исключительно мужчины твоего рода, однако, чьи это дети, должны знать только ты, Сарсехим, и ты, Ардис. Никаких разговоров о том, где теперь дети Шаммурамат от первого брака! Никаких гостей в этом доме, пока дети не вырастут и не закончат школу.

— Слушком много охотников досадить мне, — добавила она, затем, после частых и прерывистых вздохов предупредила.

— Им будет трудно в первое время, — предупредила Шами. — С Наидом легче, он несмышленыш, и скоро забудет о маме. Меня беспокоит Нанá. Я все объяснила ей, но ты, евнух, помоги девочке не столько забыть обиду, сколько внуши — мама не могла поступить иначе. Я жертвую ими из любви к ним, из желания обезопасить их жизни.

— Неужели дело зашло так далеко? — не удержался от вопроса Сарсехим.

Ему ответил Ардис молча, широко раскрытыми глазами взиравший на царствующую особу. Шами была ослепительна хороша, одета в лучшее свое платье, приукрасилась венцом с крупными изумрудами.

— Заткнись! Не пытайся знать лишнее.

Шами поддержала его.

— Он прав, Сарсехим…

Женщина не договорила, торопливо вышла из комнаты, там дала волю рыданиям.

Поселившись в новом доме Нана — силим повела себя так, как ее мать, которую когда-то в сопровождении Сарсехима отправили в далекий Дамаск. Девочка была дерзка, себе на уме, пыталась строить гадости заметно обрюзгшему воспитателю. Ни разу не всплакнула, замкнулась и совсем как взрослая заботилась о двухгодовалом братишке.

За эту заботу Сарсехим был готов ей все простить, и отношения скоро наладились, особенно после того, как евнух взял в привычку рассказывать детям сказки. Оказалось, что прежний их дядька Ишпакай вволю избаловал Нану — силим волшебными историями, так что Сарсехиму пришлось потрудиться.

Это был самый сладостный труд, которым ему пришлось заниматься в жизни. Было радостно видеть горящие глазенки Наида, поджатые губки Наны — в самый напряженный момент она невольно разжимала их, раскрывала рот. Это было так мило с ее стороны. Сарсехим, столько лет мечтавший о возможности порадоваться жизни, возблагодарил богов за то, что они все-таки могут быть милосердными. Они одарили его главным, ради чего, как оказалось, стоит дышать, пить вино, есть жареное на угольях мясо и прислушиваться к голосам. Боги нежданно — негаданно произвели его в дедушки и наградили Наной — силим и маленьким Наидом.

Однажды, когда до заметно повзрослевшей, лишенной красоты матери девочки, дошли слухи о победах ассирийской царицы на востоке, о взятии крепости Бактрия и выходе ее войска к побережью Каспийского моря, она поинтересовалась.

— Если великая царица посетит Вавилон, ты пустишь меня на площадь, чтобы я хотя бы одним глазком взглянула на нее? Ты можешь сопровождать меня.

— Нет, родная. Меня многие знают.

— Мне так хочется, — призналась тринадцатилетняя Нанá. — Я уже забыла, как она выглядит.