Ефим Гальперин - Опыты психоанализа: бешенство подонка

– Оно не закончилось. Ленин его разогнал. А когда пошла мирная демонстрация с требованием «продолжить работу Собрания!» он её расстрелял. Из пулемётов, за которые он поставил латышей и китайцев. Да! Это то, что мы слышали во время прогулки. Тысячи жертв! В том числе так ему «близких по духу пролетариев». С Путиловского, Обуховского, Патронного и других заводов. И ведь они шли под красными знаменами Российской социал-демократической партии! То же самое случилось в Москве. А месяц назад в Могилёве растерзан матросами генерал Духонин.

Терещенко начинает рыдать. Гулкая с битым кафелем баня. Ржавые краны. Голые герои.

В баню осторожно, оглядываясь и говоря шёпотом, входит начальник тюрьмы.

– Господа, извините, к сожалению, не имею возможности с вами открыто общаться. В охрану тюрьмы включены… Сегодня эти два матросика взяли увольнительные, а комиссара я отправил за углём для кочегарки. Поэтому вот тут… Записка, Михаил Иванович, от вашей маман. И от поручика Чистякова. А вам, Пётр Моисеевич, ничего нет. Я должен быть осторожен, господа. У меня большая семья. Старуха мать. Четверо детей – добавляет – Немцы под Нарвой. Никакого им сопротивления. Идут на Петроград.

– Ну, вот. Долг платежом красен. Сдаст этот мерзавец Петроград – говорит Рутнеберг.

Он поворачивается к начальнику тюрьмы:

– А вот вы, господин начальник, можете организовать нам побег? Такой классический. Мы вывезем во Францию и вас, и вашу старуху-мать и детей. И кормить вас будут и лелеять до конца дней.

– Что вы, господа. Я делаю для вас всё возможное. Питание, медицина. Смена белья вовремя. Напишите записочки, я передам. Будьте осторожны.

Начальник тюрьмы выходит, крадучись.

– Так себя нагло вести! Я боюсь, что они уже нашли мою папку, – говорит Терещенко.

– Нет! Мы же ещё живы. Есть, видно, в них боязнь, что если они нас… Тогда тот, у кого мы, ха-ха, дальновидные и мудрые оставили документы… Его, мол, ничего не будет сдерживать и он бросит документы в оборот. Американцам. В европейскую прессу. Да и здесь сейчас в России всё-таки, я думаю, есть, кому поднять шум. Так что мы заложники. И будем живы, Миша, до тех пор пока они не найдут документы. Или что-то поменяется в их мозгах.

Капает вода из ржавого крана.

– Но я же старался! Военный заём. Поручился своими деньгами. Именем! – говорит Терещенко.

– Ой! Ваше имя! Оно, как и капиталы, не ваши, а ваших предков. Это они, недоедая и недосыпая, приумножали. В этом капитале, извините, нет и рубля заработанного вами.

– Как?! А акции, которые удачно…

– Это тоже не вы, а ваш финансовый консультант мудрейший Соломон Шаевич. Вы наблюдатель, Миша. И обязательно, масон. Ну, признайтесь. Такой масон-масон… Глубокомысленный властитель умов. Вы даже не представляете, насколько вы… И ваше участие в заговоре об отречении царя. И три правительства… Причём, участвовали бы вы или нет, это всё равно, увы, случилось бы. Но беда в том, что вы принимали в этом активное участие. На вас вина участия.

Рутенберг умолкает. Думает. И признаётся:

– И на мне тоже! Я ведь в 1904-ом, В 1905-ом… Не ведал. И участвовал. Слепой кутёнок! Встрял! Нет, с попом Гапоном это я правильно… Но всё остальное! Я ведь, Миша, приехал сюда, чтобы искупить ту свою вину. Вину участия. Но боюсь, что замарался ещё больше, – кричит, – А ведь, видит Бог, я старался!

Терещенко смотрит на отчаявшегося Рутенберга:

– Вот теперь я верю, что вы могли задушить попа Гапона сами. Без всяких там рабочих.

– А так оно и было. Они стояли и причитали «Как же так, батюшка?!». Так что своими руками. Вот этими.

Рутенберг выливает на себя таз холодной воды:

– Я ведь общался с этим Иоффе – большим фанатиком входящего в моду психоанализа… Почему я у него не спросил, что значит, когда всё время снится болото? А? Что снится вам, Миша?

– Танк. Вы знаете, что это за штука? Гусеницы танка накатываются.

– Ну, это и Фрейдом быть не надо. Берегите себя, Миша. Интересно, что снится этому подонку Ульянову?

В дверях появляется надзиратель:

– Эй, сидельцы! Хорэ! По камерам, чистенькие!

Ленин разговаривает с Фёдором Раскольниковым. Тот в морской военной форме.

– …Вы у нас самый большой специалист по флоту, Дорогой товарищ Фёдор! Товарищ Троцкий, конечно нарком военных дел, но Вы… – Ленин смотрит на Раскольникова.

Оратор, способный зажечь массы, любимец женщин. И всего 25 лет! Есть во взгляде Ленина огромная зависть к этому молодому, высокому, широкоплечему… Поэтому Ленин строго продолжает:

– Что вы, товарищ Раскольников, можете сказать о первом помощнике начальника военного отдела Центробалта Щастном? Вот его план вывода флота из Гельсинфорса. А то ведь, неровён час… Немцы захватят флот.

– Так ведь вроде… Брест. Переговоры с Германией 56. Там ведь про флот целый раздел.

– Хрен они получат, а не флот! Нет, мы им, конечно, обещаем. И Балтийский и Черноморский. Куда деваться. Но… Короче. Человек по фамилии Щастный? 57

– Знаю лично. Доверять можно. Вы же, Владимир Ильич знаете как с офицерами… Контра! А Алексей Михайлович Щастный на заседании Центробалта при всех… Дал своё честное благородное слово!

У Ленина темнеет в глазах. Он неожиданно вскакивает. Несколько минут нервно ходит по кабинету. Выглядывает в дверь:

– Сталин здесь? – спрашивает он секретаря. – Пригласите его! – возвращается к разговору: – Значит, вы считаете, что можно ему поручить ему это архиважное дело. Как – никак две сотни боевых кораблей. Там ведь ещё и британцы, сволочи, хотят поживиться…

Входит Сталин. Здоровается. Раскольников добродушно улыбается ему, встаёт и пожимает руку. Сталин смотрит исподлобья, снизу вверх. (Сталин ростом 154 см. Раскольников 187 см.)

– Так что давайте, Фёдор, – говорит Ленин – Раз ручаетесь, то вот и карты в руки.

Ленин передаёт Раскольникову планшет с планом Щастного:

– Императорский флот умер. Мы строим наш новый Красный флот! Торопитесь!!! Времени нет.

Раскольников выходит. Сталин смотрит вопросительно на Ленина.

– «Те-ре-щен-ко»! – произносит Ленин. – И этого! Пинхаса…

В том, как он произносит «Терещенко», сопровождая слово взмахом ладони, есть приговор.

Начальник тюрьмы, Терещенко и Рутенберг.

– Ну вот, Слава Богу! – говорит начальник тюрьмы – Справедливость! Она всегда торжествует! Так что завтра в восемь утра…

– Почему? – тихо спрашивает Рутенберг. – Приказ уже у вас? Вы можете отпустить нас сейчас.

– Как это? – шёпчет начальник тюрьмы, – освобождаемых всегда выпускают в восемь. По расписанию. Что вы! У меня большая семья…