Ефим Гальперин - Опыты психоанализа: бешенство подонка

Я виновата перед тобой. Мы уедем из этой дурацкой страны, и вы поженитесь, родится ребёнок. Дорогая моя! – тут же кричит дочке: – Перестань причитать, дура!

– Но ведь культура народа всегда… – вступает задумчиво Блок.

– А! Поэт! – разворачивается мать Терещенко к Блоку. – Твою мать! Накаркал! «Революционный держите шаг!» Сажать их всех надо было! Стрелять! Это я вам говорю, дочь боевого российского генерала. А вы им уси-пуси. «В белом венчике из роз впереди Исус Христос». Нет! Впереди смерть! Проклятая страна! Идиотов непуганых! Когда же вы, наконец, испугаетесь?!

Замолкает. Все прислушиваются. На улице крики. За кем-то гонятся. Выстрелы. Ужас.

– К кому проситься на приём? – бормочет мать Терещенко.

– К Троцкому, – говорит Гиппиус.

– К Ленину, – говорит Мережковский.

– Пошли вы все на хуй! Буду проситься к обоим. На коленях поползу!

Распахивается дверь и разудалый матрос Егор командует:

– Всем встать! Построиться! И молчать!

Все заключённые поднимаются, выстраиваются. Входит злой Троцкий. Проходит вдоль шеренги министров. Останавливается перед Терещенко и Рутенбергом. Долго смотрят друг другу в глаза. Троцкий выходит.

– Вольно! – орёт матрос Егор. – Получи баланду! Заносят баки с кашей. Начинается раздача еды.

– Терещенко, Рутенберг! С вещами на выход! – командует матрос Егор. – В больницу!

Терещенко и Рутенберг выходят в коридор. У Терещенко жар. Его качает. Рутенберг поддерживает его.

– Вот видите! – шепчет Терещенко. – Он держит своё слово, этот Ульянов. Ленин!

Машина уже стучит у входа.

– Стоять! Пары держать! – матрос Егор останавливает Терещенко и Рутенберг в коридоре, а сам подходит к коменданту тюрьмы. Достаёт из кармана бушлата кисет и тихо:

– Слышь, Серёгин, тут такое дело…

– Так курили уже? – удивляется Серёгин.

– Да, погляди! – матрос Егор открывает кисет. Там полно золотых монет.

– Ого! Ну и чего?

– Вот… – матрос Егор показывает записку, – эти мне перекинули. Из восьмой камеры. Всё равно ж кого в больничку. Подлечат и назад.

– Так эти же… Которые с весны сидят. Ещё царские.

– Так тоже министры. Сейчас такой кавардак…

– Ну-у-у, – Серёгин чешет затылок. – Ладно. Давай их!

– Эй, на шлюпке, табань! – матрос Егор заворачивает Терещенко и Рутенберга обратно к камере.

– Почему?! – кричит Рутенберг. – Ему надо в больницу. Он болен. У него жар! Это безобразие! Требую коменданта!

Матрос Егор, молча, прикладом вталкивает их в камеру. Лязгает засовом и торопится к камере номер восемь. По записке вызывает тех, кто дал ему кисет. Из камеры выходят очень довольные два чиновника царского правительства. Торопливо садятся в санитарную машину марки «Джефере». Шофёр – уже знакомый по станции Дно «мордатый».

Машина выкатывается за ворота Петропавловской крепости. Им вслед смотрит комендант Серёгин и матрос Егор. Серёгин протягивает руку.

– Давай сюда!

– Так это… – мнётся матрос Егор, но отдаёт кисет.

– Не бзди. Поделим.

Туман. Дождь. Санитарная машина переезжает мост. Сворачивает в переулок. Едет вдоль глухой каменной стены завода. Впереди возникает толпа, которая с криками движется на машину. Шофёр выскакивает и убегает. Толпа вламывается в машину. Вытягивают чиновников. Бьют. Убивают.

Тут из-за угла выезжает грузовик как бы с красногвардейцами. Они стреляют в воздух и толпа аккуратно разбегается.

Из пролома в стене выходит Сталин. Подходит к разбитой машине. Смотрит на трупы. Дождь. Всё мокро, грязно, склизко.

– Не те! – матерится Сталин на осетинском языке.

Подбегает тот самый сбежавший шофёр – «мордатый». Разводит руками:

– Кого посадили, тех и повёз, – он смотрит на убитых. – Эх, быстро их, голубчиков. Это же кому скажи, не поверят…

Сталин бросает на него взгляд. Отходит и даёт команду своему помощнику. Как раз тому, кто командовал убийством:

– Разобраться в Петропавловской крепости. Чтобы комар носа…

Начальник караула Серёгин сдаёт заместителю списки арестованных. Они идут мимо камер.

– Вот здесь, здесь. Эти двое уже отправлены утром…

– А ты куда, Серёгин?

– Да вот… Даже машину прислали. Забирают в Смольный. Чем-то большим буду командовать.

Дождь. Комендант Серёгин вместе с матросом Егором, который принёс ему кисет с золотыми монетами, садятся в машину. Шофёр – всё тот же «мордатый». Машина выкатывается за ворота.

Дождь. Машина едет по пустой набережной. Останавливается. Серёгина и Егора, уже зарезанных, выносят из машины. Перед тем как сбросить в Неву, их обыскивает «мордатый».

– Ну, чё ты там под дождём возишься?! – кричит из машины помощник Сталина.

– Чичас! – «Мордатый» аккуратно прячет в карман американские часы, берёт кисет, но не заглядывает вовнутрь. Сбрасывает трупы в реку и возвращается к машине.

– Голота! Вот только кисет.

– И это сгодится. Покурим! – смеётся помощник Сталина, забирает кисет.

Машина трогается.

Заместитель Серёгина с листами бумаги в руках:

– Ну, граждане министры, выходи с вещичками. Свободны будете! Представляться!

Каждый из министров, выходя, называет имя и фамилию. Очередь Терещенко.

– Терещенко! – называет себя Терещенко и идёт к выходу.

– Отставить! – командует заместитель Серёгина. – Терещенко здесь нет… – смотрит в другой лист. – Вот. Тут есть! Ты, буржуй, в «Кресты» едешь. Рутенберг! Тоже. Выходи сюда!

Министры шумно рассаживаются в подъехавший автобус. Терещенко и Рутенберга сажают в небольшой автомобиль.

Ленин и Сталин. В глубине подвала группа боевиков Сталина.

– А может и к лучшему, что их не того… Пока они живы… Те у кого документы, побоятся пускать их в дело, – тихо говорит Сталин.

– Только не надо оправдываться. Наломали дров, Джугашвили!

– Сталин, – тихо говорит Сталин. Ленин испытующе смотрит на него:

– Хорошо! Сталин! Ну, и где они сейчас? Заложники!

– Я их отправил в тюрьму «Кресты».

В углу подвала шум, крик в группе Сталина. Убивают кого-то.

– Что там такое?!

– Да тут в моей команде один говорливый затесался – поясняет Сталин.

– Неужели нельзя было подождать, пока я уйду! – возмущается Ленин.

Но вдруг он отстраняет Сталина. Проходит в угол подвала. Там с перерезанным горлом бьется в агонии тот самый «мордатый». Ленин смотрит, пока тело перестаёт биться. Сладострастная улыбка на лице. Смакует. Взгляд маньяка. Потом Ленин резко поворачивается, закладывает пальцы в жилетку знакомым ленинским жестом. Уходит, напевая что-то из оперетки «Сильва». Сталин смотрит вслед. А помощник Сталина обыскивает убитого. Достаёт часы Рутенберга и перекладывает себе в карман. К кисету с золотыми монетами.