Рихард Вейфер - Данте

Выражение гордости, если не высокомерия, промелькнуло теперь на лице Данте.

— И ты думаешь, что я с уважением отношусь к толпе? Если ты боишься ее, готов бежать от нее прочь, она ведет себя словно дракон, но тут же превращается в овечку, стоит только тебе показать зубы… или кошель с золотом!

— Пусть так, и тем не менее ты готов принести себя в жертву толпе?

— Не толпе, ибо я не жду ее оваций, ее похвалы! Если мой труд на благо государства заслужит уважение хотя бы нескольких дальновидных людей, я буду рад. Но с меня хватит и того, если я смогу честно признаться самому себе: ты сделал для своего отечества, для своего народа все, что мог! Если толпа не оценит твоего труда — разве вправе мы упрекать ее за недостаток проницательности? Найдутся люди, способные оценить тебя — если не теперь, то в будущем!

— Но тогда твои останки давным-давно истлеют!

— Согласен. Но что это изменит?

— Должен сказать, что ты стал излишне скромным!

В этот момент они очутились возле дома Виери Черки [22] Виери Черки — глава партии белых, простолюдин по рождению. Несмотря на аристократический образ жизни, симпатизировал простолюдинам. Он являлся одним из богатейших людей Флоренции. Вместе с тем сторону Черки держала и некоторая часть магнатов знатных родов. , одного из славнейших купцов Флоренции, и обратили внимание на мужчин с возбужденными лицами, которые вели себя вызывающе. Изъяснялись они на диалекте, отличном от того, на котором говорили флорентийцы.

— Что это за люди? — спросил Кавальканти. — Они способны нагнать страх на кого угодно.

— Нашему городу от них мало радости, — ответил Данте. — Это пистойцы, которые должны научиться у нас ладить между собой.

— Что-то мне не совсем понятно.

Данте улыбнулся:

— Я и забыл, что тебя не было дома весь последний год. А твоя жена вряд ли станет посвящать тебя в подробности политических событий. Так что слушай: в Пистойе возник разлад в семействе Канчельери. Однажды, когда ссорящиеся перешли от слов к делу, один из родственников по имени Джери Бертачча получил небольшую рану. Мессер Гильельмо, отец обидчика, послал своего сына к отцу пострадавшего, чтобы испросить прощения за содеянное. Однако старый Бертачча приказал своим слугам схватить юношу и отрубить ему правую руку, для большего поношения — на кормушке для скота. Потом отправил наказанного домой с напутствием: «Передай своему отцу, что рану можно исцелить только железом, но отнюдь не словами!» Предок Канчельери имел двух жен — одну из них звали Бьянка. По ее имени одна половина рода назвала себя «бьянчи», то есть «белые». Другая в пику ей назвалась, естественно, «нери», что означает «черные». В ходе борьбы погибло много людей, было разрушено немало домов. Чтобы положить конец кровавой распре, пистойцы в конце концов обратились к Флоренции, прося ее выступить в качестве посредницы.

— И как же повела себя наша синьория? — спросил Кавальканти.

— Она постановила, чтобы главные задиры покинули Пистойю и перебрались во Флоренцию. И теперь черные Канчельери живут у Донати, а белые, весь цвет которых ты только что видел, — у Черки.

Кавальканти злорадно рассмеялся:

— Какая глупость! Совершенно очевидно, что раздор между пистойцами перекинется теперь на Флоренцию.

— Я того же мнения, — согласился Данте. — У нас и так достаточно взрывоопасная обстановка. Неужели нам нужны еще чужие искры? Мир во Флоренции слишком хрупок, чтобы так легкомысленно рисковать им!

За разговором приятели не заметили, как оказались возле дома Данте вблизи Порта-Сан-Пьетро. Прежде чем войти, Кавальканти тронул друга за руку и спросил:

— Позволь мне сначала задать один вопрос, милый Данте: Корсо Донати, родственник твоей жены, часто наведывается к вам?

Данте засмеялся:

— Этот? Никогда! Мы друг друга терпеть не можем! А почему ты спрашиваешь? Разве случилось что-то особенное?

— Нет, нет, ничего! Просто вчера кто-то покушался на мою жизнь. Мне не удалось его хорошенько разглядеть. Но готов поклясться, что это был Симоне Донати, что он действовал по поручению своего отца. Правда, я не знаю, отчего Донати так ненавидит меня?

Лицо Данте стало серьезным.

— Чтобы вызвать ненависть Корсо и его сыновей, достаточно быть просто добрым и справедливым человеком. Я знаю, Джемма очень страдает от того, что в ее родне оказались такие люди, хотя мы почти не говорим на эту тему. Во всяком случае, неплохо, что ты ввел меня в курс дела. А теперь входи и поздоровайся с моей женой!

— Добро пожаловать, мессер Гвидо! Представляю, как обрадовалась вашему возвращению жена!

— Вы правы, донна Джемма!

Кавальканти втайне любовался женой своего друга, этой бесхитростной милой женщиной, все еще прекрасное лицо которой повседневные труды и заботы избороздили морщинками. Да, эта маленькая женщина, одетая в простое домашнее платье, постоянно заботящаяся о благе собственной семьи, способна была давать Данте все новые и новые силы для общественной жизни. И Джемма — что было видно и по ней самой, хотя Кавальканти знал об этом по рассказам друга и по собственным наблюдениям за минувшие годы, — Джемма принимала живое участие в делах и замыслах своего мужа. Она сумела уберечь его от многочисленных трудностей, она экономила как могла, чтобы погасить последние долги, оставшиеся со времени бурной юности своего супруга.

— Джемма, покажи гостю нашу младшенькую! — воскликнул хозяин дома.

И все трое направились в детскую. Няня и двухлетняя Антония забавлялись там с грудной малышкой, с удовольствием сосавшей собственные пальчики. Антонии пришлось назвать гостю свое имя и протянуть ему рученьку. Гвидо Кавальканти, которому Бог не дал детей, со скрытой завистью любовался маленькой гражданкой Земли, лежавшей в колыбельке.

— Сколько же времени вашей младшей дочери? — поинтересовался он у счастливой матери.

— Вчера исполнилось три месяца, — ответила та.

— А как ее назвали?

— Беатриче.

Кавальканти с удивлением взглянул сперва на друга, а затем украдкой — на его супругу.

Беатриче? Ведь так звали ту девушку, которая еще будучи девяти лет от роду произвела на десятилетнего в ту пору Данте неизгладимое впечатление. А девятью годами позже юноша ощутил безмерное счастье от того, что его возлюбленная публично проявила к нему свою благосклонность! Любовь, жаркая, граничащая с блаженством любовь пробудила в его душе поэтический дар, и с уст его стали слетать вдохновенные канцоны и сонеты. Однако жестокая судьба посмеялась над влюбленным Данте: его обожаемая Беатриче стала женой другого, а когда ей исполнилось двадцать четыре года, смерть вычеркнула ее из числа живых. Данте тогда ужасно страдал. Он искал забвения в юношеской распущенности, потом нашел утешение в философии. И он поклялся сказать о Беатриче такое, «что никогда еще не было сказано ни об одной земной женщине». В «Новой жизни» он поведал современникам и потомкам историю своей любви. А потом женился на Джемме, девушке из гордого дворянского рода Донати. И вот после рождения двух мальчуганов и одной девочки вторая дочь получает имя Беатриче!