Нид Олов - Королева Жанна. Книги 4-5

И поскольку он человек, как и все люди, он обязан выполнять заповеди Господни и жить в согласии с Писанием, как и все люди. Если же он заповеди преступает, то он преступник перед Богом, как и всякий человек. Нет, гораздо больше, нежели всякий человек, ибо простой человек, в силу положения своего, может отравить преступным своим ядом небольшой круг людей, тогда как преступный король заражает всю страну.

Такой король должен быть отсечен, яко ветвь гнилая и иссохшая, и это также не пустые слова. Это значит: он должен быть судим и осужден судом церкви и наказан по делам его. Ибо превыше церкви нет ничего на земле.

Осуждая такого короля, церковь ни в малой мере не стремится посягнуть на королевскую власть как таковую. Но случается так, что, Божьим ли попущением или же интригами врага человеков королевское помазание приемлет преступник. И в этом случае следует проводить тонкую, но твердую грань между принципом и личностью. Церковь не осуждает и не может осудить принцип, но она осуждает и обязана осудить преступную личность.

— Таковы некоторые тезисы к обвинительному акту, написанные рукой его преосвященства, — сказал каноник ди Аттан, закончив чтение.

Голос у него был тихий и вежливый. Басилар Симт сидел перед ним в позе смиренной, но вполне достойной, как учили его в Коллегии Мури.

— Я всецело и без оговорок принимаю эти тезисы, — сказал он инквизитору. — Сознаюсь вам, что путь мой был непрост. Я давно знаком с сочинениями нашего святого отца на эту тему, но поначалу они ужаснули меня. Укрепив себя молитвами и размышлением, я понял, что святой отец наш говорит от Бога, и теперь моя вера в его правоту сильна и не имеет изъянов.

Каноник ди Аттан выслушал эту исповедь не шевелясь. Когда Басилар Симт умолк, его тонкие губы тронуло подобие улыбки.

— Если бы я не был уверен в сказанных вами словах заранее, вы не сидели бы здесь, отец. Мы видим промысел Божий в том, что тайна Иоанны ди Марена попала именно в ваши руки. Это руки надежные.

Басилар Симт наклонил голову.

— Но я позвал вас, отец, не для комплиментов и похвал. Тезисы, мною прочитанные, не абстрактная вещь, они имеют в виду весьма конкретное лицо. Его преосвященство начинает готовить процесс против Иоанны ди Марена…

Инквизитор помедлил, всмотрелся в лицо Басилара Симта, но тот не дрогнул ни единым мускулом.

— …и поручил мне ввести вас в состав инквизиционного трибунала. Будете ли вы повиноваться мне?

Басилар Симт встал.

— Я обетный член конгрегации Мури, — бесстрастно произнес он, — повиновение — моя высшая добродетель. Обязуюсь повиноваться вам, как раб, как собака, как восковой шар, которому можно придать любую форму, как маленькое распятие, которое можно поднимать и опускать и поворачивать в любом направлении [25] Обязуюсь повиноваться вам, как раб… и т. д. — слегка видоизмененный текст присяги, которую приносили вступающие в орден иезуитов. Авторство текста приписывается Игнатию Лойоле. .

— Хорошо. Вы поступаете правильно, отвечая мне по уставу. А теперь садитесь, отец. Итак, пусть Иоанна ди Марена сегодня на верху колеса Фортуны — это несущественно. Колесо Фортуны находится в непрерывном движении… Сегодня мы вынуждены скрываться даже от собственных братьев, не зная, кому можно довериться, но так будет не вечно. Сегодня наша деятельность может быть квалифицирована как государственная измена, но это мирская логика, для нас не имеющая никакой цены…

— Именно так, ваше преподобие.

— То, что называется инквизиционным трибуналом сегодня, — это куклы узурпатора Карла и Симона Флариуса. Не слушайте их. Трибунал — это те, которые находятся в Понтоме, и мы с вами, которые находимся в Толете. Имеете ко мне вопросы?

— Да. Что я должен делать, ваше преподобие?

— Называйте меня так же, как и я вас: все мы равны перед Богом… Я скажу вам, что делать. Придите ко мне сюда завтра в это же время.

В это время Жанна наблюдала праздничный фейерверк с террасы старого дворца Браннонидов. Снопы лучей, чудеса пиротехники, взлетали в черное ночное небо Дилиона и высвечивали ее надменное лицо и лица Лианкара и герцога Лива, которые стояли к ней ближе всех.

Она была в своем военном костюме, и на груди ее сверкала орденская цепь Золотого Щита. Этот орден вручил ей на днях государственный секретарь как знак признательности пэров и всего виргинского дворянства. Приняв награду, Жанна повернулась лицом к господам и сказала: «Именно я, ваша королева, дам вам процветание и мир. Именно я защищу вас от всякой опасности. Именно я, а не самозваный Принцепс, бывший герцог Кайфолии! Клянитесь в верности мне, господа!» Она и сама не знала, как сказались у нее эти слова: как-то сами собой. Весь зал рухнул на колени, и старые своды были потрясены дружным воплем господ. Она стояла над ними и слушала их без улыбки. Эльвира потом сказала ей наедине: «Я начинаю бояться тебя». Вздор говорит Эльвира. В эти дни в Дилионе Жанна с какой-то ярко выраженной, обостренной силой чувствовала себя Королевой. Да ведь она и была ею. А что же еще она могла сказать этим лощеным ничтожествам? Она видела только склоненные спины. Приятно или неприятно было на них смотреть — об этом речи не было. Так должно было быть — вот и все.

В день битвы были схвачены маркиз Гриэльс, граф Фарсал и барон Респиги. Она велела заточить их в Таускарору. Она не карала, не рубила голов, хотя все с трепетом этого ждали. Нет, она просто смотрела на всех презрительно и холодно. На всех, и на своих тоже. Высокомерно раздавала награды. Уэрта, проливший за нее кровь на поле брани, получил в виде компенсации должность королевского комиссара Дилиона и Кайфолии. Все военачальники, все мушкетеры и гвардейцы были жалованы орденами, землями и золотом. Нате, ешьте. Викремасинг получил какую-то мелочь, и об этом ходили самые разнообразные толки. Может быть, его не было на глазах — он ушел на другой же день с частью армии на юг, добивать лигеров. Может быть, настоящая награда ждала его впереди. А чем, собственно, она еще могла его наградить? Маршальский жезл и Святую Деву пожаловал ему еще король Карл. Вешать ему на шею вторую Святую Деву? Да и обижаться на нее он как будто бы не мог, он свою награду получил заранее. Она возвела его в звание пэра, а он за это выиграл ей битву — значит, они были квиты?..

При очередной вспышке фейерверка на лице королевы была заметна усмешка, похожая больше на оскал. Она вспомнила встречу с епископом Дилионским. Его карету перехватили по дороге, он не успел далеко уйти. Монсеньер епископ был бледен и дрожал в свете факелов. Жанна смотрела, как он подходит к ней между двумя телогреями. «На колени, — негромко сказала, даже не приказала, она. — Руку, целуйте руку, ну». И этот почтенный господин в фиолетовой мантии коленопреклоненно облобызал ее боевую перчатку, пахнущую конским потом. «Взять его под стражу», — сказала она, отворачиваясь от епископа, и тогда-то все увидели на ее лице холодную презрительную маску.