Нид Олов - Королева Жанна. Книги 4-5

Да, все хорошо. Не думать о принце.

И все-таки бывали моменты дикого, совершенно непонятного, звериного какого-то страха. Весь дом Гроненальдо — весь до последнего человека — пропадал во мраке. Похищен мраком. В такие моменты Жанна не желала слушать докладов, никого не пускала к себе. Она совсем не чувствовала себя королевой. Ей тогда хотелось, чтобы рядом был мужчина, который мог бы защитить ее, одну ее, не королеву, а маленькую женщину, которой очень страшно. Но этот мужчина был далеко, в Марве.

Она все-таки сдерживалась и не писала ему о своих страхах. Она любила его и писала ему о своей любви. Когда таких писем набралось несколько, она послала их в Лимбар с маркизом Магальхао. Тот вскоре привез ответ, бодрый, мужественный и нежный. Ее мужчина был жив, он успешно воевал, и он любил ее.

Да, все было хорошо. Только не думать о принце. Она велела передать Лианкару, чтобы тот подвинул свои войска поближе к Толету. И он не замедлил откликнуться: он сообщал, что перенес свою ставку в замок Фтирт, в одном дне пути от Толета, и в случае нужды сможет подойти всеми силами к столице в самый короткий срок. Все было хорошо. Когда Рифольяр предложил ей — не вооружить ли цехи «на всякий случай», — она твердо отклонила это:

— Совершенно не вижу, зачем впутывать черный народ.

Все будет хорошо. Не думать о принце. Когда исчезли сразу четверо ее дам и фрейлин, первым ее чувством было удивление:

— Чего они такого наслушались?

Эльвира жестко сказала:

— Я предупреждала их, и прощения им не будет. Но все они, как овцы под ножом… Даже Анхела…

— Что — Анхела?

Эльвира прикусила язык: она сказала лишнее.

— Анхела? Да нет, ничего. Анхела поет по-испански…

Анхела явным образом впала в тоску — еще в мае. Не слышно было больше ее смеха и веселой беготни. Даже к Сивласу она перестала отпрашиваться. Все свободное время она сидела у себя. Откуда-то у нее появилась гитара — Эльвира никогда прежде не видела у Анхелы этого испанского инструмента — и она часами пела родные романсы и вильянсико, не замечая никого и ничего вокруг. И виргинский язык ее становился все хуже: она словно бы забывала его. При королеве она еще сдерживалась, но теперь она не часто видела королеву.

Анхела была не то что какая-нибудь Эмелинда или даже Лаура Викремасинг — Анхела была подруга, верный член королевского триумфемината, и Эльвира была с ней ласкова, как с Жанной:

— Анхелита, что с тобой? Тебе страшно?

— Нет, Эльвира. Я не знаю, Эльвира.

Голос у нее был тусклый, неживой, и она смотрела остановившимися глазами куда-то вперед, словно хотела увидеть то, что скрыто временем.

— …Поет по-испански? — переспросила Жанна. — И хорошо поет?

Жанна умела задавать самые неожиданные вопросы. Эльвира несколько растерялась:

— Хорошо ли?.. Мне не по себе от ее пения.

— Пойдем послушаем.

Звук гитары в пустых фрейлинских покоях был слышен издалека. И слышен был голос — чужой голос, невозможно было поверить, что это поет Анхела. «Ах нет, — подумала Жанна, — это как раз ее настоящий голос, испанский. Она все время разговаривала чужим языком, а настоящий — этот…»

Жанна заглянула в щелку между портьерами.

Анхела сидела с гитарой, положив ногу на ногу. Она смотрела всем лицом, закинутым вверх: глазами, бровями, ноздрями, раскрытыми губами, кажется даже зубами. Она не просто видела, она соучаствовала в том, что она видела. Тонкие пальцы бегали по гитарному грифу, перебирали струны, извлекая мрачные, сильные аккорды.

— Она сейчас в Испании, — шепнула Жанна Эльвире.

Анхела запела низким голосом, переходящим в хриплый шепот [57] Испанские песни, которые поет Анхела, — подлинные. Такого не придумаешь. Они заимствованы из книги Рамона Менендеса Пидаля «Избранные произведения. Испанская литература средних веков и Возрождения», М., 1961. .

— Это она поет чаще всего… Ее этот сон преследует, как кошмар…

— Тише…

Но Анхела не слышала. Глухо, почти без голоса, она выговаривала:

Затем голос пошел вверх, вверх, до предела отчаяния:

Дальше надо было уже кричать, плакать — и она закричала, как подстреленная птица:

На этом вопле она оборвала песню. У Жанны по всему телу бегали мурашки. Она достаточно хорошо знала испанский язык, чтобы не следить за смыслом отдельных слов, — она ясно увидела мрачную, странную, зловещую картину, которую нарисовала Анхела лицом и голосом. Это был, конечно, сон, и Жанна сама увидела этот сон. Она сама стояла на вершине голой, суровой горы и видела вокруг себя совершенно пустую, желтую землю. Все было неподвижно, именно как бывает во сне. И вдруг в небе появляется ястреб, он летит прямо к Жанне, он охвачен страхом, он забивается к ней под плащ… а за ним летит огромный орел, он яростно вырывает ястреба из-под ее плаща и когтями рвет с него перья, клювом дерет его мясо… Больше не происходило ничего — это-то и было самое страшное, Жанна тихонько отошла от портьер.

— Пойдем, Эльвира. Мне тоже не по себе…

У нее и раньше мелькала мысль — нет, не мысль, а скорее ощущение, не выраженное словами, — что дворец поражен тлением. И только сейчас, отойдя от портьер, она отчетливо подумала об этом, она произнесла про себя это слово: тление. Дворец отмирал. Его тишина была тишиной склепа. Жанна тряхнула головой. Нет, это вздор, пустые страхи. Все хорошо.

На другой день, отпустив Рифольяра и де Милье, она вызвала Анхелу.

— Мне сказали, что вы играете на гитаре, Анхела. Странно, почему я раньше не слышала этого. Вы споете мне, если я вас попрошу?

Анхела ответила: «Охотно, Ваше Величество», сделала улыбку, сделала реверанс и принесла гитару. Жанна сказала:

— Я не стесняю вас выбором, Анхела. Спойте, что хотите.

Анхела довольно долго перебирала струны, уходя в себя. Глаза ее раскрылись в пустоту, раскрылись губы — фрейлина исчезла, осталась испанка. Жанна даже вздрогнула, услышав ее низкий голос:

Когда она замолчала, Жанна покивала ей, не в силах говорить.

— Еще, еще пойте, — наконец прошептала она.

Анхела запела снова. Жанна была совершенно подавлена, очарована, околдована этой испанской манерой пения с резкими перепадами от полушепота до вопля. Она и прежде любила Анхелу, а теперь почувствовала к ней нечто вроде благоговения.