Бернгард Келлерман - Гауляйтер и еврейка

Любовница? Это слово кольнуло его.

Он редко входил с ней в магазины, когда она делала покупки, так как у нее была дурная привычка намекать на свое интимное знакомство с гауляйтером.

С этих коротких прогулок они возвращались обратно в гостиницу, чтобы еще немного поболтать. Скоро он совершенно забыл Кристу и даже перестал видеть ее во сне.

Как-то вечером Шарлотта пригласила Фабиана к себе на ужин.

— У меня сегодня праздник! — таинственно сказала она. — А что за праздник, вы узнаете потом.

Он купил на редкость красивые цветы для этого вечера. «Должно быть, она празднует день рождения», — подумал Фабиан.

В небольшой, празднично освещенной столовой стол был накрыт наряднее, чем когда-либо. Серебро и хрусталь сверкали, в графинах мерцало белое и красное вино.

— Я здесь! — крикнула Шарлотта из маленькой гостиной. Разряженная, она полулежала в кресле к протягивала ему руку для поцелуя.

Фабиан подал ей цветы.

— Незнакомому богу этого праздника! — сказал он.

Шарлотта тихонько поблагодарила его. По-видимому, ей было не по себе, хотя она выглядела, как всегда, холеной и свежей. Устало и равнодушно взяла она цветы.

— Что с вами, сударыня? — спросил Фабиан, радостно ожидавший этого вечера.

— Сударыня? — переспросила Шарлотта, насупившись, с недружелюбной ноткой в голосе. — Зовите меня просто Шарлоттой.

Он нагнулся к её руке.

— Что с вами сегодня, Шарлотта?

Она устало улыбнулась. Эта апатичная улыбка встревожила его. Наверно, Шарлотта простужена.

— У меня болит голова, дорогой друг, — сказала она наконец. — Я уже испробовала все средства, но боль не проходит. — Вздохнув, она снова откинулась в кресле и замолчала. Затем стала медленно растирать виски своими нежными пальцами, утверждая, что это единственное средство, которое ей помогает. — Может быть, теперь вы попробуете?

— Боюсь, что у меня недостаточно ловкие руки, — ответил Фабиан.

— Напротив, я уверена, что ваша рука насыщена магнетизмом. Все равно, попытайтесь, — упрямо настаивала Шарлотта.

Фабиан послушно приблизился к ней и стал медленно, нежно, неустанно повторять одни и те же движения, водя пальцами ото лба к уху.

— Как хорошо, — прошептала Шарлотта, — чудесно. Я уже чувствую, как меня начинает клонить ко сну. Я ведь всю ночь не спала… — Потом она уже только бормотала: — Хорошо… Замечательно… — И наконец лишь приоткрывала губы, как бы силясь сказать: «Замечательно!» Скоро она перестала даже шевелить губами, а Фабиан продолжал делать те же магнетические движения. Лицо ее приняло спокойное выражение.

У него было достаточно времени, чтобы рассмотреть это сказочно красивое лицо, внушавшее ему какую-то робость. Лоб, нос, щеки, губы — как все это было совершенно! Особенно хорош был рот, нежный и вместе с тем сильный. Более красивого рта Фабиан никогда не видел. По форме ее рот напоминал слегка округленные лепестки роз. Фабиан даже отчетливо разглядел бесконечно нежный светлый пушок на верхней губе. Шарлотта наконец испустила чуть слышный вздох и больше не шевелилась. По-видимому, уснула.

Повременив немного, Фабиан осторожно отнял руки от ее висков, но, когда он хотел было бесшумно встать, ему почудилось, что в уголках рта спящей заиграла улыбка. Мгновение спустя улыбка обозначилась отчетливее, и Шарлотта раскрыла глаза; ее ясный взгляд ошеломил его.

— Я хорошая актриса, правда? — спросила она шепотом. — Как вы думаете, далеко я пойду? — продолжала она уже громче, разражаясь звонким, торжествующим смехом.

Фабиан не мог выговорить ни слова и только кивал — так он был поражен.

Шарлотта обхватила его шею своими нежными руками с силой, которой он не предполагал в ней, притянула его голову к своему лицу и решительно поцеловала в щеку. Затем она вскочила и громко расхохоталась.

— Вы все еще не боитесь моей красоты? — воскликнула она. — Нет? Ну, давайте начнем наш праздник.

И позвонила официанту.

Праздник длился до рассвета, и, расставаясь, они уже говорили друг другу «ты».

С того вечера они стала неразлучны. Их часто видели вдвоем в машине. Шарлотта заезжала за Фабианом в Бюро, по воскресеньям они отправлялись за город. Так, словно молодожены, провели они вместе прекрасное лето.

Однажды Фабиан даже взял ее с собой в Берлин, куда он на неделю отправился по делам службы. Красота Шарлотты очаровывала всех. Разговоры смолкали, когда она проходила мимо. Ее успех льстил Фабиану.

Впрочем, он замечал, что она не остается равнодушной ко взглядам восхищающихся ею мужчин. Она широко раскрывала глаза и улыбалась особенной улыбкой — более живой, даже одухотворенной, а иногда более нежной, чем обычно. И смех ее тоже менялся: он звучал громче, победнее, но зато часто казался и деланным, искусственным. Что же касается восхищенных взглядов, которые бросали на нее женщины, то она их просто не замечала. Женщины для нее не существовали.

И вдруг все кончилось.

Однажды долговязый Фогельсбергер с белокурой шевелюрой явился в «Звезду», где они обедали, я обратился к Шарлотте со словами:

— Сударыня, честь имею сообщить вам, что завтра утром в одиннадцать вас будет ждать самолет.

Шарлотта побледнела.

— Самолет? — едва выговорила она.

— Гауляйтер в свое время доставил вас сюда на самолете, — с такой же вежливой улыбкой продолжал Фогельсбергер, затянутый в черный мундир, — и теперь считает своим долгом тем же способом доставить вас домой. Мне дано почетное поручение сопровождать вас до Вены и высадить на венском аэродроме. Таков приказ.

Глаза Шарлотты сверкали. Она все еще была бледна.

— А если я откажусь от этого самолета? — спросила она.

От удивления Фогельсбергер лишился дара речи. Он с улыбкой взглянул на Шарлотту. Она бесконечно нравилась ему. Он был один из немногих, видевших ее в день рождения гауляйтера, когда она танцевала голая на столе красного дерева. На ней было лишь коротенькое трико, и это поразительное зрелище врезалось ему в память на всю жизнь. Все это он вспомнил сейчас.

Все еще с улыбкой глядя на Шарлотту, Фогельсбергер ответил:

— Как ваш друг и почитатель я не советую вам этого делать. Вы знаете, что я хочу вам добра. Итак, утром, точно в половине одиннадцатого, я приеду за вами. — Щелкнув каблуками, Фогельсбергер удалился.

Внезапный отъезд Шарлотты был для Фабиана крайне неприятной неожиданностью. Он привык к ней и не забывал, что она, сама того не зная, помогла ему пережить трудную пору.

Впрочем, к собственному удивлению, он не был огорчен тем, что она уехала, не ощущал тоски или боли. Наоборот, ему стало легче, привольнее. Шарлотта принадлежала к людям, о которых забывают, едва только за ними захлопнется дверь. После нее осталось лишь воспоминание о ее красоте.