Ефим Курганов - Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта

«Коли так… Эй! Люди! Ведите его!»

Это был призывный клич, и он был услышан. Подоспевшие мигом люди Голынского схватили Азанчевского, связали, уложили в телегу, и она тронулась в имение Голынского. Стояла уже глубокая ночь, никто ничего не заметил.

Кстати, буквально перед тем днем Голынский подал заявление в суд, в коем было сказано, что у него украдены три лошади, там же были приобщены и приметы лошадей.

Вернувшись к себе от Азанчевского, Голынский сел пить чай. Тут слуги вводят к нему Азанчевского, но он уже был в рубище, в ветхой крестьянской одежде.

Слуги докладывают Голынскому:

«Барин, вот мы поймали человека, укравшего у вас лошадей. Нашли и лошадей. Мы вернули. Во дворе лошадки».

Голынский, обращаясь к Азанчевскому, строго, даже сурово спрашивает:

«Кто ты такой и почто украл лошадей моих?»

Азанчевский спокойно и рассудительно отвечает:

«Эй, Голынский, перестань. На свою голову беду накличешь».

Голынский пренагло смеётся в ответ, ни слова более не говоря.

Азанчевский продолжал, изо всех сил стараясь быть возможно более спокойным:

«Да, теперь я весь в твоих руках. Делай, что хочешь со мною. Ты всё можешь теперь. А смотри: кончится худо для тебя эта история. Я-то прощу, а государь у нас строгий: не простит».

Однако Голынский продолжал дудеть в ту же дуду, делая вид, что вообще не слышал последних слов Азанчевского:

«Что ты вздор городишь? Нас с панталыку не собьешь. Лучше признавайся, зачем лошадей крал, кто твои сообщники и кто ты сам такой».

Но и Азанчевский от своего не отступал:

«Перестань же, Голынский! Все прекрасно знают, что я не конокрад, а дворянин, помещик, землевладелец Краснинского уезда Смоленской губернии».

Голынский, однако ж, тоже не собирался отступать:

«Так ты не признаешься, кто ты есть и как украл лошадей моих?»

А потом обернулся к своим слугам и приказал:

«Отведите его, да караульте строго. А завтра с утра повезем этого конокрада в земский суд».

И в самом деле, на следующее утро Азанчевского повезли в Мстиславль, к деревянному полуразвалившемуся убогому домику, хотя и двухэтажному, в коем ютился суд.

Азанчевского люди Голынского привязали к телеге, положили на спину, руки растянули наподобие креста и прикрутили. Так и повезли. Позади вели мнимо украденных лошадей.

По дороге встретилась корчма. Кортеж остановился. Управляющий Голынского купил в корчме водки. Азанчевскому, которому с утра не дали никакой еды, насильно открывали рот крючком и вливали в горло водку. Поехали дальше, опять встретилась корчма и опять повторялась та же процедура. И так несколько раз. Когда, наконец, доехали до Мстиславля, и ввели Азанчевского в здание суда, он уже на ногах не держался и не понимал, кто он и откуда.

Стали Азанчевского допрашивать, как и где он украл лошадей. А он, будучи мертвецки пьян, болтает невесть что. И решили отправить его под тюремный замок — пускай проспится.

На третий день Азанчевского опять привели в суд. Он, уже трезвый, стал рассказывать, что он помещик Краснинского уезда, владелец таких-то имений. В зале стали смеяться: никто ему не поверил. Стоит в рубище, весь оборванный, испитой бледный, с избитым, окровавленным лицом, — ну, какой же это Азанчевский?

Голынский уже торжествовал. Но на беду его мимо Мстиславля проезжал сосед Азанчевского, и зашёл он в суд и подтвердил, что человек в рубище всё-таки Азанчевский, а не конокрад. И Азанчевского отпустили.

Придя в себя, он подал на Голынского жалобу. Получился настоящий скандал, и весьма громкий. Известие дошло до императора Павла Петровича. Тот шуток не любил, как известно, и велел доставить к нему Голынского.

Император велел всыпать ему триста палок, а потом засадить в каземат. Его выпустили лишь после восшествия на престол Александра Павловича, когда были прощены многие преступники.

Вот что эта была за личность — Голынский.

До 1812 года сидел он тихо. А как французы пришли, опять всплыл.

Голынского включили в Верховную комиссию при военном губернаторе Смоленска, назначили предводителем дворянства. И стал он разъезжать по губернии с различными поручениями французского начальства, агитируя за Наполеона и за признание его власти. Но это ещё не всё.

Одной агитации за французов Голынскому показалось мало. И пошел он далее: начал бить партизан, и совсем не без успеха.

Один случай получил тогда достаточно широкую известность. Губернатор Жомини даже обещал представить Голынского к награде.

Помещик Краснинского уезда, Василий Петрович Энгельгардт (между прочим, родич Павла Ивановича) вооружил 19 своих дворовых из села Путятино и во главе этого отряда стал рыскать в поисках мародёров, ловил, расстреливал, отбирал награбленное. Прослышав об этом, Голынский наехал со своими разбойниками и наголову разбил отряд Энгельгардта.

Когда русские войска в ноябре 1812 года прогнали французов из Смоленска, Голынский проселками выехал из города в своей карете, прихватив с собою одного из адъютантов Наполеона.

Голынский был уже совсем близко от своего имения, как наехали казаки, остановили, стали расспрашивать, кто такие.

Голынский объяснил, что он помещик Могилевской губернии и возвращается к себе (всё это было чистейшей правдой), и его уже хотели отпустить. Но тут казаки выяснили, что спутник Голынского по-русски ни слова сказать не может.

Тут казаки поняли, что дело неладно, накинулись на Голынского, отстегали нагайками и отправили, куда следует.

Впрочем, император Александр Павлович, как известно, указом от 30 августа 1814 года, в день своих именин, освободил от следствия всех российских дворян и чиновников, которые в 1812 году пошли на службу к французам. Не исключено, что отпустили тогда и Голынского.

Конечно, отпустили. Всех ведь без исключения отпустили. Чего ж было и его держать?

Тем более, что Голынский был богатейший помещик, человек хоть и не уважаемый, но весьма солидный, от громадных имений коего шёл большой доход в российскую казну.

А опасности от Голынского, ото всех его измен уже не было ровно никакой — Бонапарт ведь был лишен трона и заперт навсегда, до смертного часа своего на острове Святой Елены. Вот и отпустили Голынского. Помиловали подлеца.

А теперь возвращаемся, наконец-то, к нашему главному герою и трагической его судьбе — к подполковнику Павлу Ивановичу Энгельгардту, своего рода антиподу Голынского: один российский помещик против другого, верноподданный против изменника.

Случай Голынского, как мне кажется, ещё более должен оттенить подвиг Энгельгардта, точнее и ярче обозначить значение его.