Павел Саксонов - Приключения доктора

Итак, вот что нам удалось установить или, точнее, вот как происходили события на наш взгляд .

Мы уже говорили, что многочисленные дворы домовладения Ямщиковой соединялись между собой: не напрямую, а сетью запутанных переходов, что было обусловлено особенностями застройки вошедших в домовладение сразу нескольких старинных участков. Кажется, мы говорили и о том, что эти дворы соединялись и с другими — во-первых, соседнего — по проспекту — дома и, во-вторых, дома вдовы: в этом последнем находилась другая, злополучная, молочная ферма.

Однако и эти проходы имели свои особенности. Такие, что на старых планах Города связь между дворами не отмечена ни разу, а о ее существовании известно только из дошедших до нашего времени записок обитателей смежных домов. Слава Богу, в каждом из них хватало примечательных квартирантов, и люди эти мнили себя достаточно важными свидетелями эпохи, чтобы дать себе труд вести дневники и составлять мемуары!

Особенность заключалась в следующем. Весною, когда снега сходили совершенно, летом и осенью — до наступления зимы — проходы существовали. Но зимой, то есть после первых же снегопадов, исчезали без следа. Будучи в некотором роде нелегальными, образованными лишь прихотью застройки, они для связи между домовладениями официально не использовались. Поэтому дворники всех трех домовладений — Ямщиковой, вдовы и находившегося между ними — без всякого стеснения заваливали их снегом: не с умыслом, а просто для того, чтобы не обременять себя утилизацией снега или — при ее невозможности — чтобы не создавать огромные снежные кучи прямо посреди дворов.

Это было удобно: сгребать весь снег в проходы. А так как снега в Петербурге лишь в редкие годы немного, уже — и это максимум — к началу декабря проходы скрывались под кучами абсолютно, становясь для всех непроходимыми. Такое положение существовало вплоть до середины, а то и до конца апреля, когда активное таяние разрушало спрессованные, смерзшиеся кучи, и кучи эти, всё более оседая, талой водой уходили в землю.

Именно поэтому выбежавшим с фермы Петру Васильевичу, Михаилу Георгиевичу и дворнику потребовалось время на то, чтобы добраться до того места, откуда раздавался страшный вой. Произойди всё это месяца на полтора попозже, и двух минут на это не понадобилось. Но в самом начале марта проходов между дворами не было: Петру Васильевичу, Михаилу Георгиевичу и дворнику пришлось бежать в обход.

Сначала они пробежали в направлении арки, выводившей на проспект. Затем побежали по проспекту. Там, за шумом активного движения людей и транспорта, вой не был слышен: Михаилу Георгиевичу на какое-то мгновение даже показалось, что этот вой ему почудился. Но, взглянув на бежавших рядом и при этом с очень серьезными, нахмуренными лицами дворника и Петра Васильевича, он очнулся от наваждения и ускорил свой собственный бег.

С проспекта они свернули в другую арку — рассекавшую дом вдовы — и буквально внеслись во двор: в тот самый, где находилась злополучная молочная ферма.

Из-за того, что на всё это понадобилось время, на месте происшествия — у источника воя — Михаил Георгиевич, Петр Васильевич и дворник, Константин, оказались не первыми. Двор вдовы уже был заполнен людьми, высыпавшими из доходного дома самой вдовы и подоспевшими из соседнего. Это были преимущественно бедняки — обитатели недорогих «тыловых» квартирок и комнат. То есть это были люди, повидавшие на своем веку немало неприятных и даже страшных вещей и поэтому к ним очерствевшие. Но даже они, поначалу, похоже, ворвавшиеся на двор решительными группами, тут же отступили и начали жаться по углам — по двое — трое, крестясь и обмениваясь испуганными замечаниями. Некоторые, глядя на то, что Михаил Георгиевич, Петр Васильевич и дворник видеть еще не могли, даже стащили со своих голов шапки — как перед покойником или как перед лицом особенно ужасного несчастья.

— Что здесь происходит? — задыхаясь от быстрого бега, выкрикнул Михаил Георгиевич, первым ухватив за рукав какого-то из людей.

Но тот боязливо выдернул руку и только, не глядя на Михаила Георгиевича, отодвинулся в сторонку.

Вой, между тем, продолжался, хотя это и казалось совершенно невероятным: ни одно живое существо, как бы оно ни страдало, не может кричать так долго! Волосы на голове Михаила Георгиевича встали дыбом.

— Посмотрите сюда… — осипшим вдруг голосом заговорил Петр Васильевич, привлекая внимание доктора.

Михаил Георгиевич перевел взгляд туда, куда указывал управляющий, и оцепенел: всё пространство перед воротами фермы было залито кровью, и не так, как если бы перед воротами кто-то расшибся или как если бы перед ними даже кого-то зарезали, а страшно — целиком, сплошною массой, причем кровь продолжала прибывать.

Кровь ручьем, потоком лилась из-под запертых ворот, пробиваясь через щель и пульсируя отвратительными волнами. Вой при этом не смолкал ни на мгновение.

Стало ясно, что несся он именно с фермы — откуда-то из ее глубины — и что там происходило не просто что-то ужасное, а нечто совершенно нечеловеческое ! Уже одно то, что, несмотря на запертые ворота, вой сумел разнестись по всей округе, свидетельствовало о беспредельном ужасе перед беспредельным кошмаром.

Михаил Георгиевич и Петр Васильевич невольно схватились за руки, а чуть со спины к ним привалился Константин: дворник тяжело дышал, его дыхание врывалось Михаилу Георгиевичу и Петру Васильевичу в уши, казалось сбитым и горячим.

— Пойдем? — робко, совсем не так, как он говорил обычно, спросил Петра Васильевича доктор. — Ведь нужно посмотреть?

Петр Васильевич сглотнул:

— Да… нужно.

Тогда Константин вцепился в обоих и зашептал:

— Не нужно, не нужно…

— Да как же? — тоже шепотом возразил Михаил Георгиевич. — Ведь там явно кто-то погибает!

Зрачки Константина расширились, а сам он ссутулился:

— Поздно… слишком поздно!

— Что?

— Опоздали мы, говорю!

Это утверждение казалось логичным: несчастное существо, непонятно как и от чего, но явно в невероятных муках погибавшее за воротами, выло уже так долго, а крови перед воротами было уже так много, что помочь ему вряд ли было возможно. Даже если оно и было всё еще живо — а вой на это указывал прямо, — спасти бы его всё равно не удалось! И всё же оставалось еще одно, о чем Михаил Георгиевич и напомнил Константину:

— Но, может, мы сможем избавить его от страданий!

Тогда и Константин, как раньше Петр Васильевич, сглотнул:

— Да… может.

Все трое, держась вплотную друг к другу и под взглядами множества глаз, двинулись вперед — к воротам.

Ворота оказались заперты, причем изнутри.

— Давайте подналяжем… — предложил Петр Васильевич.