Павел Саксонов - Приключения доктора

Прежде всего, лежал он в самой что ни на есть настоящей выгребной яме и, как и было отмечено в докладе городового, с головы до ног — целиком, без изъятия! — был перепачкан коровьи навозом. Очевидно, именно в эту яму по специальным желобам поступали отходы жизнедеятельности живших на ферме животных, а уж из нее они вывозились в санитарных бочках.

Далее, часть его туловища оказалась буквально погребена в навозе: если голова, левые рука и нога и левая половина груди хотя бы лежали поверх зловонной массы, то вся правая половина ушла под нее. И не просто ушла, а под тяжестью двух навалившихся на нее бочек, причем не санитарных, а каких-то других. Каждая из них была внушительных размеров — бо́льших, чем обычно, — дубовой или какого-то похожего на дуб материала и стянутой обручами с гравировкой:

— Vignoble Pierre Ducas [29] Виноградарское хозяйство Пьера Дюка́. , — присмотревшись к одному из обручей, прочитал Михаил Георгиевич. — Вино?

— Откуда у Лидии Захаровны французские вина? — удивился Петр Васильевич. — Да еще в таком количестве?

— Аааа… — снова застонал инспектор.

— Помолчите! — отмахнулся от него Петр Васильевич и — осторожно, так, чтобы самому не свалиться в выгребную яму, принялся — в свете нового импровизированного факела — рассматривать навалившиеся на инспектора бочки. — А это весьма интересно, ей Богу!

— Что там?

— Бочки не раз вскрывали, а затем опечатывали снова.

— Аааа…

— Да замолчите же вы!

— Думаете, в них не вино?

— Аааа…

— Вино. Вот только какое?

Петр Васильевич отвернулся от бочек. Он и Михаил Георгиевич начали осматриваться, но первым повисшую на балке доску заметил Константин:

— Глядите! — махнул он рукой куда-то ввысь.

Петр Васильевич и Михаил Георгиевич задрали головы и ахнули:

— Так вот почему нет освещения! — воскликнули они почти в голос. — Проводка оборвана!

— Доска ему на голову вот-вот упадет!

— Аааа… АААА!

Петр Васильевич — он был повыше — подпрыгнул, пытаясь дотянуться до балки, но тщетно: высота потолка была внушительной, балка находилась почти под ним, поэтому и попытка добраться до нее, подпрыгнув с пола, была заранее обречена на провал.

— А если шест какой-нибудь взять?

Петр Васильевич покачал головой:

— Бесполезно. — И добавил: «Нужно его как-то вытаскивать. Иначе ему и вправду конец!»

Сказать, однако, было легко, а вот сделать — не так-то просто. Навалившиеся на инспектора бочки были полны: постукивание по ним показывало это явно. Краны же, какие есть у любой из винных ёмкостей, оказались с недоступной стороны: выпустить из бочек вино и тем облегчить их тоже не представлялось возможным! Зато, по крайней мере, объяснилась загадка с невероятным количеством «крови», залившей пол и даже выливавшейся в щель под входными воротами. Это было содержимое других — разбитых — бочек, обломки которых валялись в этой части фермы повсюду. Странно, конечно, что вином, как и кровью, тоже не пахло, но с этой загадкой можно было разобраться и позже. Пока же приходилось торопиться и что-то изобретать.

Взгляд Петра Васильевича перебегал с предмета на предмет, в обилии валявшихся в нечистом вообще и захламленном всякой всячиной помещении. Но все они ни на что не годились: это был на всякие, но только не на этот, случаи жизни инвентарь.

И снова прозрение пришло от Константина:

— Коровы! — указал он стойла.

— Коровы! — подхватил Петр Васильевич.

— Коровы? — удивился Михаил Георгиевич.

— Именно. Используем их как тягловый скот!

Михаил Георгиевич с сомнением посмотрел на истощенных животных, которых предполагалось «запрячь» в огромные бочки:

— Смогут?

— Других вариантов нет!

После такой констатации дело закипело: Петр Васильевич и Константин одну за другой выводили коров из стойл и, ставя их парами, увязывали нашедшимися тут же кантами в некое подобие упряжки. Коровы не сопротивлялись: похоже, им было решительно всё равно.

Михаил же Георгиевич вновь уселся на корточки подле инспектора и пытался вызнать у него, не получил ли он какие-то травмы во время своего падения в выгребную яму: казалось почти невероятным, чтобы навалившиеся на него огромные бочки не причинили ему никакого вреда.

Поначалу инспектор только нечленораздельно мычал, подменяя собою наоборот хранивших полное молчание коров, но затем признался, что с ним — вроде бы — всё в порядке. Выяснилось — предварительно, разумеется, — что именно благодаря навозу, в который он провалился, инспектор и спасся от неминуемых увечий. Навоз сыграл роль чего-то навроде умягчающей подушки.

— Ну, взялись!

Коровья «упряжка» пришла в движение. Сначала сдвинули из ямы одну бочку, затем другую. Как ни странно, операция прошла благополучно. И едва бочки были с инспектора сняты, он, уже не вопя, а матерясь, выбрался из ямы.

— Неужели это вы кричали? — стараясь не зажимать нос, не отворачиваться и не смеяться, спросил Петр Васильевич.

— Посмотрел бы я на вас, — буркнул в ответ инспектор, — окажись вы на моем месте!

Ноздри носа Петра Васильевича мелко задрожали — сдерживать смех управляющему становилось всё более сложно:

— Но как вас вообще угораздило?

Инспектор махнул рукой куда-то во тьму:

— Это она во всем виновата!

— Она? — не понял Петр Васильевич. — Кто?

И тут объяснилась одна из загадок — таинственное отсутствие вдовы. Из тьмы совсем и ничем не освещенного угла фермы собственной своею персоной показалась Лидия Захаровна.

— Вы! — в голос воскликнули Петр Васильевич и Кузьма.

— А кого вы ждали? — со странным в такой ситуации смешком вопросила Лидия Захаровна. — Это вообще-то — моя ферма!

— Но что здесь случилось? И почему вы сами не позвали на помощь? Вы знаете, что там , — Петр Васильевич кивнул в сторону открытых ворот и находившегося за ними двора, — огромная толпа собралась?

И добавил после небольшой паузы:

— Кто бы мог подумать, что такой хлюпик может так громко и долго выть!

Инспектор сделал вид, что не расслышал.

Михаил Георгиевич во все глаза смотрел на Лидию Захаровну — встречаться с нею раньше ему не доводилось — и не мог отделаться от мысли, что всё это сон, который вот-вот должен рассеяться. Но сон и не думал сменяться реальностью.

Лидия Захаровна — крупная, широкая в кости, около двух метров ростом — выглядела совсем не так, какими обычно представляют купеческих вдов. В ней ни на йоту не было от пышечки, а ее лицо — массивное, как и вся вообще ее голова, остриженная не по времени и моде чрезвычайно коротко — ее, повторим, лицо в свете желтоватого огонька горевшей бумаги казалось багровым пятном: столько в нем было апоплексической крови! Эта кровь — точнее, этот багровый цвет — ясно указывал на целый сонм вреднейших привычек, которыми за свою отнюдь не короткую жизнь обзавелась Лидия Захаровна. Было совершенно очевидно то, что она любила поесть, изрядно выпить, а еще наверняка и курила, да не какие-нибудь легкие пахитосочки для дам, а что-нибудь вроде крепкого, сурового матросского табака!