Грегор Самаров - Адъютант императрицы

Каменский напряженно смотрел в лицо фельдмаршала, а Суворов низко склонился над столом и, по–видимому, мало обращал внимания на слова Румянцева.

— Вы знаете наше положение, — продолжал главнокомандующий, — мне нечего описывать вам его; в очень скором времени мы уже будем не в силах прокормить свою армию. Как фельдмаршал, я обязан заботиться о сохранении войска, доверенного мне ее императорским величеством. Может быть, это и удалось бы сделать, если бы при нашем отступлении турки последовали за нами и были так неосторожны, что застряли бы в топких болотах Молдавии на продолжительное время, до начала хорошей погоды.

— И если бы императрица прислала гам подкрепление, — прибавил Каменский. — Ведь у нас не больше семнадцати тысяч человек, а у неприятеля полуторастотысячная армия.

Суворов молча кивнул головой, подтверждая этим жестом слова Каменского.

— Я должен был бы отступать дальше, — продолжал развивать свою мысль Румянцев, — если бы подчинился необходимости и требованиям военной тактики, но мое положение лишает меня возможности поступать так, как я нахожу нужным, — прибавил он.

На лице Суворова выразилось напряженное ожидание, а Каменский, еле дыша от волнения, не спускал взора со своего начальника.

— Вы знаете, — снова начал фельдмаршал после некоторого молчания, — что я сообщил государыне императрице о нашем положении. Я написал ей, что турецкие силы растут и мы нуждаемся в быстрой и сильной помощи.

— А государыня ничего не ответила! — недовольным тоном воскликнул Каменский.

— Нет, она ответила, — мрачно возразил Румянцев, — но я скрыл ее ответ, так как он равнялся смертному приговору для наших верных, храбрых солдат.

— Что же она ответила? — нетерпеливо спросил Каменский. — По–моему, ответ может быть лишь один: «Немедленно посылаю вам подкрепление!»

Румянцев отрицательно покачал головой.

— Вот ответ государыни, — проговорил он, вынимая письмо из конверта и протягивая его генералу, — прочтите сами!

Каменский развернул бумагу и громко прочитал:

— «Фельдмаршал Петр Александрович Румянцев сообщил мне, что силы турок втрое превышают наши. Напоминаю фельдмаршалу, что римляне никогда не спрашивали, силен ли враг, а лишь спешили узнать, где он находится».

— Дальше следует собственноручная подпись государыни, — прибавил Каменский, с мрачным видом передавая письмо Суворову. — Действительно, это смертный приговор для всей нашей армии.

— Я не медлил бы с исполнением этого приказа, — продолжал Румянцев, — так как письмо императрицы снимает с меня всякую ответственность за политическую и за стратегическую ошибки, если бы не получил вместе с этой бумагой письмо от нашего старого товарища по оружию, генерала Потемкина.

— Ему улыбнулось счастье, — е горькой иронией заметил Каменский, — он сияет в лучах высшего благоволения и более могуществен, чем даже был Орлов.

— Потемкин гораздо более достоин монаршей милости, чем Орлов, — возразил Румянцев, — он всегда был храбрым солдатом и верным товарищем. Итак, генерал Потемкин пишет мне, — продолжал фельдмаршал, — чтобы я не торопился исполнять приказ государыни и до поры до времени никому не сообщал о нем, так как он, этот старый товарищ, позаботится о том, чтобы я был в состоянии выполнить желание императрицы, не жертвуя своей армией, которая составляет последнюю опору государства. Я знаю Потемкина хорошо, верю ему и потому до сих пор ждал; а вы знаете, что значит ждать для солдата, ставящего на карту свою честь, приобретенную годами тяжелой походной боевой жизни!.. Я ждал еще и потому, что обязан дать отчет Богу и своему отечеству за судьбу нескольких тысяч человек, находящихся в моих руках. Прошло довольно много времени со дня получения письма, однако нет ни обещанной помощи, ни посланного, который освободил бы меня от исполнения страшного приказа государыни. Дальше медлить нельзя. Я не думаю, чтобы Потемкин умышленно обманул меня; скорее всего он сам обманулся в силе своей власти. А может быть, счастье, выпавшее ему на долю, оказалось слишком мимолетным и он уже больше не пользуется расположением императрицы! Каждую минуту мы можем ожидать, что государыня напомнит нам о своем приказе, и такое напоминание было бы не только смертным приговором для армии, но и смертным приговором для чести фельдмаршала Румянцева. Ввиду всего сказанного мы должны решиться переправиться через реку.

— Половина войска при этом переходе потонет в реке, — воскликнул Каменский, ударив кулаком по столу, — а другая половина будет уничтожена на берегу. Через открытую границу турки диким потоком прорвутся в самый центр России.

— Но честь Румянцева останется незапятнанной! — возразил главнокомандующий. — Мы поступим по примеру Леонида, царя спартанского.

— И, если Бог захочет, — заметил Суворов, все еще рассматривавший письмо государыни, — мы все‑таки победим. Солдат не должен отчаиваться до тех пор, пока стоит на ногах и в состоянии всадить копье в грудь неприятеля.

— Я не отчаиваюсь, но к не смею надеяться, — возразил Румянцев. — Во всяком случае, я вижу, что вы со мной согласны, — прибавил он, — и тоже находите, что решительный момент наступил. Наш лозунг: «Вперед!» Бросим жребий: и Бог решит, кому суждено выиграть.

Наступила глубокая тишина. Каменский сложил руки и мрачно смотрел вокруг; Суворов низко наклонился над картой, лежавшей на столе.

Вдруг послышались бряцанье ружей, которыми часовые отдавали честь; раздались чьи‑то поспешные шаги, и звучный голос спрашивал о фельдмаршале.

— Может быть, уже слишком поздно, — воскликнул Румянцев с побледневшим лицом, — может быть, обстоятельства так складываются, что теперь нам придется пожертвовать жизнью, не успев спасти честь.

Занавесы палатки раздвинулись, и вошел генерал Салтыков, еле дыша от усталости.

— Как, Сергей Семенович, ты здесь? — радостно приветствовал друга Каменский, быстро вскочив с места и бросаясь навстречу приезжему.

— С чем вы явились к нам, генерал? — спросил Румянцев слегка дрожащим голосом.

— С помощью! — ответил Салтыков. — Я привез вам тридцать пушек и привел шесть батальонов и пять эскадронов. Я сам выбрал лучших людей из армии, стоящей в Польше, кроме того, я захватил столько провианта, сколько было возможно. Передний отряд находится в получасовом расстоянии отсюда, и в течение ночи все войско может подойти к лагерю. Я поторопился приехать вперед, чтобы скорее сообщить вам добрую весть и отдать себя под начальство великого Румянцева.

Фельдмаршал прижал руку к сердцу и благодарным взором взглянул на Салтыкова.

— Несмотря на подкрепления, — задумчиво проговорил Каменский, — турецкая армия все‑таки гораздо больше нашей.